Если Наметкин отличался леностью и апатичностью к своим обязанностям, то Сергеев в произведенной работе выказал полное отсутствие самого скромного таланта следователя и абсолютное непонимание следственной прфессиональности. Его допросы свидетелей – это запись того, что хотел показать только сам свидетель или преступник; попытки вести допрос по определенной идее, определенному плану, система дополнительных вопросов – у Сергеева отсутствовали совершенно или отмечаются в протоколе только постольку, поскольку случайно сам свидетель или преступник давал для этого материал в своем показании. Он совершенно игнорирует методы установления фактов путем исследования, тщательного изучения вещественных доказательств, он просто коллекционирует их, и сами по себе у Сергеева вещественные доказательства не говорят ничего, не помогают установлению фактов преступления, не создают путей для новых следственных изысканий, а являются просто приложениями в узком понимании статьи закона.
Сергеев мог бы допрашивать самого Янкеля Юровского и, возможно, выслушав от него всю его биографию, не спросил бы его: а какое ваше отношение было к Екатеринбургской чрезвычайке, и откуда были люди, приведенные вами для внутренней охраны Царской Семьи? Сергеев не ищет раскрыть преступление путем следствия, а только создает следственное «дело»; он ждет, что преступление раскроется когда-нибудь само по себе из материалов, которые будут подшиваться к следственному «делу», узко придерживаясь буквы закона и своеобразно толкуя обязанности и права следователя по закону. Чтобы составить представление об отношении Сергеева к возложенному на него следствию, о степени стремления Сергеева раскрыть, установить какие-либо факты преступления, достаточно сравнить его работу, пользуясь хотя бы внешними ее данными, с работой Соколова. Допрос камердинера Волкова: у Сергеева 2 отпечатанные на машинке страницы, у Соколова – 27 страниц. Протокол осмотра черновика объявлений о расстреле: у Сергеева – 32 строчки, у Соколова – более 4 страниц и т. п.
Сергеев – сын крещеного еврея. Он не сочувствует изуверской политике и поступкам Бронштейна, Янкеля Свердлова, Исаака Голощекина, евреев Сафарова, Войкова и прочих их единомышленников. Сергеев – сторонник евреев Керенских, более умеренных в способах достижения целей, не таких кровожадных. Он выдвинулся в Екатеринбурге именно в период керенщины, когда уже не работоспособность, трудолюбие и знания имели значение в судебном мире, а слова, речи, политика, митинги, демократические принципы и прочий яд развала минувшего 1917 года. Сергеев и теперь примкнул, по-видимому, опять к тому же лагерю, почему