Вот что рассказала Мария Медведева.
«Оставшись наедине со мной, муж объяснил мне, что несколько дней тому назад Царь, Царица, Наследник, все Княжны и слуги Царской Семьи, всего 12 человек, убиты. Подробности убийства в этот раз мой муж не передавал. Вечером муж мой отправил команду на вокзал, а на другой день мы с ним уехали домой, так как начальство уволило его в отпуск на два дня для раздачи денег семьям красногвардейцев.
Уже дома Павел Медведев рассказал мне несколько подробнее о том, как было совершено убийство Царя и его Семьи. По словам Павла, ночью, часа в два, ему велено было разбудить Государя, Государыню, всех Царских детей, приближенных и слуг; Павел послал для этого Константина Степановича Добрынина. Все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены в нижний этаж, где их поместили в одну комнату; здесь вычитали им бумагу, в которой было сказано, что “революция погибает, должны погибнуть и вы”. После этого в них начали стрелять и всех до одного убили; стрелял и мой муж; он говорил, что из Сысертских принимал участие в расстреле только он один, остальные же были не “наши”, т. е. не нашего завода, а русские или не русские, этого мне объяснено не было. Стрелявших было тоже 12 человек; стреляли не из револьверов, так по крайней мере объяснял мне муж. Убитых увезли далеко в лес и бросили в ямы какие-то, но в какой местности, ничего этого муж мне не объяснил, а я не спросила».
Так просто говорила Медведева. Из тона, которым она рассказывала, было совершенно ясно, что она передает только то, что ей счел нужным рассказать муж; чего он ей не говорил, она не знает, и ни о чем сама его не спрашивала. Так же просто предъявила она и вещи, оставленные ей мужем, когда он через два дня уехал в город и с тех пор о нем никаких сведений не было. Она знала многих из Сысертских рабочих, участвовавших вместе с мужем в охране дома особого назначения, и всех, кого вспомнила, так же спокойно назвала. И делала, и рассказывала все так откровенно и охотно не потому, что боялась за свою участь и выдачей других хотела облегчить свое собственное положение; этого совершенно не чувствовалось. Говорила так – просто потому, что знала; совершенно так же она себя держала и впоследствии, когда ее допрашивали следственные власти. Не потеряла она этого свойства и тогда, когда семь месяцев спустя, после занятия Перми, был задержан и допрашиваем ее муж; она и тогда, ему в глаза, подтвердила, что он сам ей сказал, что тоже стрелял, а чего не говорил, того она и не знает, и никогда сама не спрашивает