Брат Николай, благообразный, похожий на святого князя Бориса-страстотерпца с дореформенных икон, был из раскольничьей семьи и, как положено староверу, большой дока по части старинных книг и рукописей. Но Слово он обрёл не в житиях святых и не в писаниях Аввакума, а трудах покойного своего тёзки, Николая Гоголя. Тут совесть Владимира Ивановича была не вполне спокойна. Взял грех на душу, отказал брату Александру, когда тот просил – возьми Гоголя в Орден, он из наших, Слово чувствует всей душой. Может, согласился бы тогда Владимир Иванович – и не поглотила бы Гоголя тьма, отстояли бы его братья и сёстры. Но нельзя, нельзя было его в Орден допускать. Уже тогда провидел в нём Владимир Иванович ростки безумия. А безумец, вооружённый Словом, похуже будет всех казней египетских. Хорошо, в последний миг успели посланцы Ордена спалить в печи написанное Гоголем незадолго до кончины – иначе не выстоять бы России… Один брат мельком глянул – и сгорел потом, как свечка, в три дня не стало человека – сначала душа умертвилась, а за ней и всё остальное…
За Словом брат Николай нырял в гоголевскую прозу, как ловец жемчуга в море, полное кровожадных акул. Но собранные им драгоценные зёрна сияли ярче звёзд небесных. Умягчение злых сердец, пробуждение совести, возвращение в разум – всё мог брат Николай. Чтением «Вечеров на хуторе близ Диканьки» отвращал он от пьянства целые деревни, а однажды «Старосветскими помещиками» сумел даже воззвать к милосердию губернского прокурора, надворного советника Андрея Ивановича Котляревского, что сродни было библейскому чуду.
Последней к Ордену присоединилась сестра Ираида, вопленица из села Безводное. Сестру Ираиду Владимир Иванович уважал безмерно, но и боялся тоже. Да, он, Великий магистр Ордена Слова – боялся. Сестра Ираида была человек в определённых кругах широко известный. Сельскийьлюд, да и городское купечество наперебой звали её «во́пить» на похоронах и свадьбах, согласно