– Эх! Ну, разве только пригублю, чуток.
Взял большим и средним пальцами граненый стакан, наполненный доверху коньяком, оттопырил мизинец, поднес все это к губам и замер.
Локоть ушел в сторону, часть руки от кисти до локтя вытянулась параллельно столешнице, загруженной снедью. Маленький, в его ручище двухсот пятидесятиграммовый стакан блеснул донышком с ни кем не читаемой выдавленной в стекле надписью и был аккуратно поставлен рядом с тарелкой холодца.
– Прохладненький, ― сообщил он Егору Тимофеевичу.
Тот кивнул, выпил и поставил свою стопку рядом с майорской. По запотевшим граням потекли капельки. Стакан и стопка как будто копировали обличие майора и хозяина. Грузного и высокого зам. начальника военкомата и мелковатого главного инженера рыбозавода Коростелева.
– Григорий … ― начала говорить жена хозяина.
– Степанович. – Подсказал майор.
– Закусывайте, – жена вздохнула – Григорий Степанович, на здоровье.
– Благодарствуйте, ― сказал зам. военком, но остался стоять.
– Присаживайтесь, пожалуйста, ― снова затараторила женщина.
Майор крякнул, вздохнул, присел на стул. Тот скрипнул и замолк. Замолкли все за столом.
–Так говорите, прибаливает сынок? ― сказал зам райвоенкома.
Жена пожала плечами, глянула на мужа и промолчала.
Егор Тимофеевич покраснел.
– Лечение нынче сложно. Хороших врачей мало. Они дорогого стоят, ― продолжил майор, поддел вилкой кусок холодца, плюхнул на свою тарелку, а оттуда переправил в рот. – По себе знаю.
– Сколько? ― тут же влезла хозяйка.
Майор укоризненно поглядел на хозяина и покачал головой.
Егор Тимофеевич тоже покачал головой и сказал?
– Катя, ты бы поглядела на кухне, как бы мясо не подгорело.
Та закивала головой и, пятясь, чтобы не повернуться к гостю спиной, оставила мужчин вдвоем.
– Распустил ты её, ― сказал Григорий и показал пальцем на дверной проем.
Хозяин согласно вздохнул. Разлил коньяк, они чокнулись. Выпили. Потом еще раз.
– Хотя в оправданье тебе могу сказать, что моя такая же гадюка. Представляешь, ― Григорий от нахлынувшего возмущения развел руки в стороны, ― Три года назад возвращаюсь я из госпиталя, а эта гадюка поняла, что денег особых нет, скривила тоненькие свои губёшки и говорит: «Другие из горячих точек с деньгами возвращаются, а ты только со шрамами».
– Ни хрена себе, ― опешил возмущенный Егор, ― а ты?
– А я, ― майор вытер пот с лица, ― я, как вмажу ей. Со всего маху. Дверью саданул и в комендатуру ушел. Через день является, с фингалом: «Гришенька прости, я это не подумавши, с дуру, я тебя люблю, возвращайся домой».
– Простил?
– Простил, ― вздохнул Григорий, поднял кверху толстенный, размером с сук дерева, указательный палец, ― но запомнил.
И спросил:
– А твоя-то, как?
Егор Тимофеевич, вздохнул, махнул рукой, налил себе и гостю коньяк и выпил.
Выпил и майор. Тоже вздохнул и протянул:
– По-нят-нень-ко.
Потом они выпили еще раз, уже понемногу, по маленькой стопке и Лозанюк сказал:
– Тимофеич, ты мужик толковый. Свой! И в городе, и в районе и вообще тебя уважают. И военкомату помогаешь. В прошлом году крышу помог перекрыть. И вообще. Сына твоего мы отмажем. Запихну я его личное дело так, что никто сроду не отыщет. Не переживай. И ничего тебе это стоить не будет. Разве что захочешь от своей скарлатины чего заныкать, то по секрету скажешь, что мол так и так, передали туда, майор показал пальцем на потолок, столько-то. И добавь, что ежели проболтается, то сына враз призовут. И тебе польза будет, и она не сболтнет.
Егор помотал головой, хихикнул, протянул руку майору, хлопнулись ладонями и заржали. После закусили заливным из судака, запили апельсиновым соком из высокого двухлитрового прямоугольного пакета до того без дела занимавшего пространство стола. Выпили ещё по рюмашке коньяку. Закусили сыром с положенными на него пластинками лимона и замолчали пережёвывая тонкие до прозрачности дольки вяленой осетрины.
Потом зам военком приблизил свое лицо к лицу хозяина и шепотом спросил:
– А может пусть пацан отслужит. Теперь всего-то год. Мы его с военкомом тут у нас при военкомате пристроим. Он на компьютере умеет?
– Умеет, – кивнул слегка захмелевший Егор Тимофеевич.
– Ну вот, видишь! – громко произнес Лозанюк и снова перешел на шепот – Так оно было бы надежней. Год отсидел у нас в военкомате писарем и всё. И никаких вопросов. А то вдруг, что со мной. Или переведут, или повысят, или просто помру.
Егор замахал руками:
– Типун тебе на язык! С какого это тебе, крепкому мужику помирать?
– Всяко бывает. – Печально вздохнул майор. – Вот у нас в части, где я служил. Здоровенный