– Какой это тысяча пятьсот шестьдесят четвёртый? Почему тысяча пятьсот шестьдесят четвёртый? Ты каким летосчислением пользуешься? Латинянским, что-ли? От Христова Рождества? Вот будет тебе, ежели попы узнают!
– Меня всегда заботило, почему мы в Христа верим, а не считаем от его рождения? А латиняне и греки считают.
– Да потому что нехристи они. Не завещал Христос мир считать от своего рождения. Гордыня это! От отца своего он считал, когда тот сотворил мир. Так и мы… Ладно, пойду я в казематы мои. Принесу деньгу твою к царю-батюшке после вечерни. Позвал он меня поиграть в шашки. А ты его ещё долго лечить будешь?
– Дней пять ещё. А скажи, деда, вправду, что царица слегла?
– О том не велено говорить, но да, слегла. С конца зимы едва встаёт.
– Умрёт скоро, – подумал я, а вслух сказал. – Может и её попробовать пчёлами полечить? Поможет не поможет, но хуже вряд ли будет…
– А вдруг помрёт? Тогда государь тебя на лоскутки порежет. Очень он Настасью любит. Души в ней не чает. Не заговаривай с царём про лечение Настасьи. Он за любую соломинку готов схватиться, кого только не приглашал. Даже волхвов с северного моря. Приходили те и только смерть её предсказали. В августе, сказали, преставится и помочь ничем нельзя. Новых английских лекарей государь вызвал.. Тот что был, Ральф, преставился в том годе. А напарник Ральфа, как его? Ричард! Тот царицу лечить отказался. Дескать, может только людей резать, ноги-руки пилить и кровь пускать. Зело государь на него осерчал. Едва не убил до смерти. Дженкинсон его спас и с собой в Архангельск увёз другое посольство встречать. Сегодня должны были с поездом посольским приехать. У царицы сейчас небось. А ты, Федюня, не мешай царице умереть, не бери на себя чужой грех. Их тебе своих на всю жизнь хватит. Ладно… Пойду я… И спасибо тебе. Фёкла за тобой присмотрит. Лежи.
Дед потрепал мои волосы и вышел, а я задумался о том, за что он одарил меня «спасибом». Осмотревшись и увидев на полу серую тряпицу с пучком разрезанных кинжалом нитей, поднял её. В голову ударило болью, всё закружилось и я едва не бухнулся головой в пол. Удержавшись на ногах, я всё-таки вытравил утреннюю пшённую молочную кашу и с сожалением вспомнил, какая она была вкусная, томлёная с вечера в печи. Сейчас её вид и запах меня расстроил.
– Фёкла! – крикнул я. – Фёкла, вытри пол!
* * *
Стукнулся я головой сильно. Я лежал, а меня тошнило и кружилась голова. Стоячее положение я воспринимал плохо. Фёкла прибежала и вздыхая-охая прибрала за мной, а потом принесла тряпицу со льдом, добытом в дедовом леднике. Со льдом на шишке было хорошо.
Вот интересно, – думал я. – Затылком и лбом прикладывался в «той» жизни не раз, и ничего, а ударился боком и всё. Мозготрясение случилось, или как его… Сотрясение мозга.
Какая-такая «прошлая жизнь», я уже даже не удивлялся, что она была. Сказывали пацаны про переселения души. Якобы проживает она жизнь и когда человек умрёт, переселяется в другого младенца. Но обычно переселяется без разума, который остаётся у Бога. А потому, человек должен