Но парень был прав – куда и к кому я еду? Когда спросил у Илюхи, тот только загадочно усмехнулся и сказал: разберешься на месте. Но день не бесконечный и ночевать в лесу, особенно после намека на «гостеприимных хозяев», не улыбалось.
– Подскажи, к кому попроситься переночевать можно? На пару дней.
– А наличные есть? – хитро прищурился парень.
– Есть.
Прошаренный Илюха действительно сунул мне несколько купюр под подкладку шляпы. Хорошо, что я не выкинул ее, когда вышел с поезда.
– Тогда у меня можешь перекантоваться. Нужник на улице, сразу говорю. Деньги вперед.
Я протянул ему пятитысячную, и парень ловко спрятал ее в карман.
– Как тебя зовут-то, художник?
– Егор.
– Ну, здорово, Ягорушка. Я Димас. – Он протянул мне загорелую ладонь со следами машинной смазки.
Мы проехали еще несколько километров, и Димас лихо зарулил на обочину.
– Мне еще до райцентра махнуть надо, так что ты давай, погуляй немного. К вечеру приходи к дому с зелеными воротами. В палисаднике у меня два гладиолуса еще не отцвели – не заблудишься.
– Ты меня сейчас разыгрываешь? Какие гладиолусы?
Не то что мне было жаль денег, но, во-первых, оставаться на улице не хотелось. Во-вторых, было тупо обидно за развод.
– Ой, да не мороси ты. Спросишь в деревне, где Димас Соколов живет, – тебе любой пес дорогу покажет.
– А сейчас куда идти?
– По той тропке спустишься. В реку упрешься, там разберешься. Лан, некогда мне.
Димас практически вытолкнул меня из салона, и машина, взвизгнув шинами, умчалась. В первую секунду я спохватился, что не обратил внимания на номер, но потом махнул рукой.
Тропинка, застеленная прелой листвой, ныряла в чащу леса. Плотный влажный воздух был наполнен едва уловимыми звуками: шорохами, легким треском, вскриками птиц. Но жутко не было. Только обострились чувства и подстегивало азартное любопытство. По сторонам росли грибы. Мои микологические познания начинались и заканчивались в Амстердаме, поэтому сейчас я узнал только мухоморы. Их жирные крапчатые шляпы весело разбавляли охристо-зеленую палитру леса. Я настолько проникся величавым безразличием леса, что разочарованно усмехнулся, когда лес поредел и вместо избушки с частоколом, увешанным черепами, впереди показалась река.
Но это зрелище было еще сильнее.
Берег, на котором я стоял, порос изумрудной плюшевой травой. А напротив отвесно поднимались скалы, демонстрируя пласты породы. Сотни серых, коричневых, охристых оттенков переплетались в природной облицовке огромной стены. У меня закружилась голова от их многообразия и гармонии. То там, то здесь на утесах виднелись деревья с причудливо изогнутыми стволами и раскидистыми кронами. Стальное зеркало реки отражало пасмурное небо, и лишь мелкая ртутная рябь изредка пробегала по ней. Я невольно прикоснулся к рюкзаку, в котором лежала упаковка лировских карандашей двадцати четырех несчастных оттенков.
Пока