Объектом поклонения стал не его образ, а его имя. Он был тишиной, тайной, невидимкой, он был подобен Богу и стоял лишь на одну ступень ниже верховного небесного владыки. Ему нельзя было себя показывать. У него не было ни возраста, ни тела, ни чувств. Он не говорил прямо, а вещал как оракул, иносказаниями и символами, и то, что он говорил, нужно было истолковывать и переводить на язык простых смертных. Как и Бог, он каждому назначал его судьбу: богатые должны были оставаться богатыми, бедные – мириться со своей долей, оппозиционеры – подвергаться репрессиям, которые он называл «своевременной встряской» и «предостережением, призывом не идти дальше по неверному пути». Конечно, он допускал возможность прощения, но лишь на словах, а не на деле, дабы не разорвать паутину непреложных принципов Нового государства – своего политического и организационного детища, основанного на двух незыблемых понятиях: корпоративизме и колониализме. Этой паутиной была система строгая и сдержанная, незаметная и непроницаемая, несокрушимая и непреклонная; система, возвышающая роль государства, одного из старейших в мире, роль Церкви – одной из самых сильных и традиционных, и роль исторического пути – одного из самых значительных на всем земном шаре.
Бессмертие этой системы было в его руках. И тело, разумеется, не могло его предать, думал он, любуясь закатом с террасы форта Санту-Антониу-да-Барра в Эшториле и отмечая для себя, что империя по-прежнему на своем месте, такая же непоколебимая, как и он сам, за пределами горизонта открытий и неизведанного океана, который его предки пересекали безо всякого страха. Он представлял в уме крошечные зернышки на карте – остановки на морском пути в Индию: Мадейра, Порту-Санту, Азорские острова, Кабо-Верде, Гвинея, Сан-Томе и Принсипи, Кабинда, Ангола, Мозамбик, Гоа, Даман и Диу, Португальский Тимор и, наконец, Макао.
Все замерло в его мыслях: настоящее, прошлое, будущее. Он был мозгом Португалии, он помнил все остановки кругосветного путешествия по Индийскому пути, хотя никогда не совершал его. Ему казалось, что это он открыл архипелаг Кабо-Верде, завоевал Гвинею и Анголу, достиг Гоа и Малакки, это он торговал рабами и пряностями, это он был богатым адмиралом, бедным кормчим, повелителем бурь, головорезом, жертвой крушения империи. Он мечтал перевозить на кораблях рабов из Ажуды, сопровождать на работу шахтеров из Дондо, сборщиков кофе из Уиге и какао из Сан-Томе, лесорубов из Гвинеи, рыбаков из Кабо-Верде, рабочих из шахт Кабинды, алмазоискателей из Луанды, йогов из Гоа, торговцев из Малакки, топасов[6] из Тимора, игроков и сутенеров из Макао. И если в этих фантазиях среди мангровых зарослей и лиан, лесов и змей ему встречался кто-нибудь из населявших форт Санту-Антониу-да-Барра, какой-нибудь