Заприметив заросшую лесную колею, она остановилась и повесила на шею фотоаппарат, старую добрую «Лейку».
Лес сомкнулся вокруг нее, выдыхая сентябрьские запахи земли, природного изобилия и смерти, которая следует за жизнью, раз за разом сменяя ее. Взлетел ворон и закружил высоко над лесом, к нему присоединился еще один. Она читала, что эти птицы часто сопровождают медведей, и ее сердце вновь учащенно забилось. Она забыла, что делать, если наткнешься на косолапого – стоит ли встречаться с ним взглядом или лучше не надо?
Пламенеющие краски осени сменились неизменной тьмой ельника, который внезапно расступился, обнажив старый сад с лиственными деревьями и кустарниками, посреди которого стоял по-настоящему заброшенный дом. Туне в восторге замерла – просто бесподобно, именно то, что она искала: краска полностью облупилась, фасад посерел от непогоды. Она подняла фотоаппарат и двинулась по высокой траве к дому, ловя в кадр прошлое, тоску по давно ушедшему.
И тут вороны приземлились.
Это было немного чересчур. На фоне всей этой красоты, все еще изобилующей зеленью, с обветшалыми стенами на заднем плане, черные птицы выглядели угрожающе, словно предвестники несчастья. Один из воронов деловито зашагал вдоль треснувшего фундамента, второй уселся на ветку. Туне осторожно попятилась с фотоаппаратом наперевес и крикнула, чтобы прогнать птиц.
Путаясь и нервничая, она сменила пленку в кассете: надо было успеть запечатлеть все, пока не угас дневной свет. «Забвение» – вот как она назовет свою следующую выставку, или же «Тоска по утраченному». Один ее приятель-психолог посоветовал ей заглянуть в глаза собственному горю и принять тот факт, что она осталась одна. Но она пойдет дальше и запечатлеет свою тоску в черно-белых образах, во всех этих серых полутонах – это совершенно самостоятельный проект, который вернет ее обратно к тому, что она любит больше всего на свете – к искусству фотографии.
Сразу было ясно, что в органах социальной опеки больше никто не следил за своевременной оплатой жилья.
Перед входной дверью – сгнивший мостик, стебли сорных трав, проросших сквозь труху. Ближе, еще ближе, чтобы запечатлеть все нюансы и прожилки, едва заметные следы краски и дерево, ветшавшее многие годы, слой за слоем, всю ту жизнь, что проходила здесь.
Туне коснулась дверной ручки, отлитой из железа. Дверь не была заперта и на удивление легко распахнулась.
Тишина и покой. Солнце, пробиваясь внутрь сквозь пыльные стекла окон, наискось пронизывало комнату золотом своих лучей – освещение, которому позавидовал бы сам Рембрандт. В углу пылилась пара сломанных стульев. Туне поставила один из них в центре комнаты – удивительно, но он продолжал стоять прямо, несмотря на недостающую ножку – и сделала несколько снимков с разных ракурсов. Добавила поломанную табуретку, и композиция внезапно ожила: сцена ссоры давно минувших дней, один ушел, другой остался. Она повернула стул, и настроение тут же изменилось.