И он увидел лица в капельках. И восторженно сказал:
– Ого! Улыбки! Очень круто, спасибо!
Мы обменялись рисунками. Время было уже позднее, и Стасу пора было домой.
– Не забудь, – сказала я на пороге, провожая его, постучав по своему карману, – поймать мою улыбку!
– А ты поймай мой смех! – постучал Стас по своему карману.
Я побежала на второй этаж. Одну половину второго этажа занимала моя комната, вторую – чердак. Я пробиралась через старую мебель, кастрюли и цветочные горшки. Еле-еле открыла окно. Вдохнула вкусный вечерний воздух.
Стас встал прямо под фонарь, чтобы я видела его.
– Я здесь! – крикнул он.
Я засунула руку в карман и вытащила кулачок.
– Ты готов?
– Готов! Ловлю!
И я бросила ему невидимую улыбку. Он ловко «поймал» ее рукой и налепил себе на рот. Улыбнулся широко-широко.
– Теперь лови мой смех! Он бросил мне смех.
Я поймала его, открыла рот, бросила смех туда, как следует разжевала и проглотила. Потом засмеялась.
– До завтра! – помахала я ему.
– До завтра! – улыбнулся он и пошел вдоль улицы. В своей комнате на подушке я нашла записку.
Я сразу узнала почерк Стаса. Большие корявые буквы заваливались влево, а не вправо, как у всех.
В ОКОШКО – УЛЫБКУ, А ИЗ ОКОШКА – СМЕХ!
Я улыбнулась. Когда он успел написать ее и подсунуть мне? Я не заметила.
Это записка много лет хранилась у меня. Сложенный в четыре раза лист бумаги хранится в отдельном файлике. Я долго не могла расстаться с ней. Пока записка хранилась у меня, я просто не могла поверить, что того мальчика, который был частью моей Вселенной, больше нет.
Глава 5
Кто-то трясет меня за плечо – моя соседка по палате. Та женщина с книгой. Она улыбается.
– Просыпайся! Медсестра сказала тебе сдать мочу. И кровь. Натощак.
Я поежилась. В больнице я лежала один-единственный раз. С почками. Это было полгода назад. А ощущение, как будто это было только вчера. Только в тот раз я лежала в детской больнице, в отделении урологии. Сейчас меня поместили во взрослую, в отделение травматологии, смежное с урологией – в палате лежат пациенты обоих отделений.
Я иду в процедурную. Медсестра занимается моим глазом – отодвигает повязку, потом поправляет обратно.
– Можно хоть посмотреть? – спрашиваю я.
– Сейчас рано, – она качает головой. – Но у меня для тебя хорошая новость. После обеда тебя посмотрит врач, возможно, снимет уже насовсем.
Я выдыхаю от облегчения. Залепленный глаз меня изрядно напрягает.
– Зачем вообще залеплять ожог? – спрашиваю я. – Только хуже ведь…
– Пластырь не соприкасается с поврежденной кожей. Заклеили то, что вокруг, чтобы инфекция не попадала. Создали воздушную подушку, чтобы подсыхал.
Я киваю.
– А зачем сдавать кровь и мочу? – недовольно морщусь я, когда она втыкает в меня иголку. – Ведь со мной же все в порядке.
– Никто не знает, сколько ты пролежала в лесу, на сырой земле. Может