– Мы пойдем к бабушке Насте, – объяснила мама, хотя он не спрашивал – неважно к кому, лишь бы в гости.
Бабушка Настя – серьезная и строгая, на голове белый платочек в крапушку, завязанный под подбородком. У нее есть орден, на ордене Ленин. И всегда она носит черную кошелку с застежкой‐молнией. Открывает кошелку и дает Сереже что-нибудь вкусное. А в гостях у нее Сережа еще не был.
Все они нарядились – и он, и мама, и Коростелев – и пошли. Коростелев и мама взяли его за руки с двух сторон, но он скоро вырвался: куда веселей идти самому. Можно остановиться и посмотреть в щелку чужого забора, как там страшная собака сидит на цепи и ходят гуси. Можно убежать вперед и прибежать обратно к маме. Погудеть и пошипеть, изображая паровоз. Сорвать с куста зеленый стручок – пищик – и попищать. Поднять с земли золотую копейку, которую кто-то потерял. А когда тебя ведут, то только руки потеют, и никакой радости.
Пришли к маленькому домику с двумя маленькими окошками на улицу. И двор был маленький, и комнатки. Ход в комнатки был через кухню с огромной русской печкой. Бабушка Настя вышла навстречу и сказала:
– Поздравляю вас.
Должно быть, был какой-то праздник. Сережа ответил, как отвечала в таких случаях тетя Паша:
– И вас также.
Он осмотрелся: игрушек не видно, даже никаких фигурок, что ставят для украшения, – только скучные вещи для спанья и еды. Сережа спросил:
– У вас игрушки есть?
(Может быть, есть, но спрятаны.)
– Вот чего нет, того нет, – отвечала бабушка Настя. – Детей маленьких нет, ну и игрушек нет. Съешь конфетку.
Синяя стеклянная вазочка с конфетами стояла на столе среди пирогов. Все сели за стол. Коростелев открыл штопором бутылку и налил в рюмки темно-красное вино.
– Сережке не надо, – сказала мама.
Вечно так: сами пьют, а ему не надо. Как самое лучшее, так ему не дают.
Но Коростелев сказал:
– Я немножко. Пусть тоже за нас выпьет.
И налил Сереже рюмочку, из чего Сережа заключил, что с ним, пожалуй, не пропадешь.
Все стали стукаться рюмками, и Сережа стукался.
Тут была еще одна бабушка. Сереже сказали, что это не просто бабушка, а прабабушка, так он ее чтоб и называл. Коростелев, впрочем, звал ее бабушкой без «пра». Сереже она ужасно не понравилась. Она сказала:
– Он зальет скатерть.
Он действительно пролил на скатерть немного вина, когда стукался. Она сказала:
– Ну, конечно.
И высыпала на мокрое место соль из солонки, недовольно сопя. И потом все время следила за Сережей. На глазах у нее были очки. Она была старая-престарая. Руки коричневые, сморщенные, в шишках, большущий нос загибался вниз, а костлявый подбородок – вверх.
Вино оказалось сладким и вкусным, Сережа выпил сразу. Ему дали пирог, он стал есть и раскрошил. Прабабушка сказала:
– Как ты ешь!
Сидеть было неудобно, он заерзал на стуле. Она сказала:
– Как ты сидишь!
А ему стало горячо в середине, и захотелось петь. Он запел. Она сказала:
– Веди себя