Молодой человек допил кефир и уставился в желтый, в разводах потолок. Жилище было хоть и паршивым, но своим. Он давно хотел остаться один. Эту занюханную коммуналку он получил от государства, как выходец из детского дома. Конечно, ему полагалась отдельная квартира, о чем был прекрасно осведомлен. Просто в данном случае это было не принципиально. Молодой человек начал негромко насвистывать.
Его мать была шлюхой. Ее изнасиловали, и она родила его. Смешно! Шлюху – и изнасиловали! Вспоминая это, молодой человек всегда смеялся. А может, она и не была шлюхой? Но, во всяком случае, с головой у нее было не в порядке, это можно было сказать совершенно точно. Пару раз она приходила в детский дом, рыдала, обещала забрать его домой, но естественно, не выполнила обещания. Но он не расстроился, он никогда не считал ее своей настоящей матерью. А потом ему сказали, что она умерла, кажется, ее убили. Он даже был этому рад, потому что не хотел видеть ее опухшего с глубокого похмелья лица и пьяного раскаяния. Он не проронил ни слезинки, узнав это. Она была противна ему, противна до глубины души, поэтому ее преждевременная смерть нисколько его не расстроила.
А потом он вырос и покинул стены детского дома, тоже впрочем, не особенно жалея об этом. Поселился в коммуналке, поступил на завод, вступил в комсомол. Никто не мог сказать о нем ни единого дурного слова. Никто ничего не знал о нем, кроме сухих сведений официальной биографии. Он не стремился раскрывать душу, хотя на контакт шел легко.
Но сам он знал о себе все. Он знал, кто он. Он знал, кто его Отец. Он знал, что он хочет. Он знал, что он не один, и что он должен найти куски своей собственной плоти, своих братьев и сестер. Так велел его Отец, а значит, он найдет их, чего бы это ему не стоило.
Он помнил, как давно он привел в заброшенную церковь девушку, убил ее, а потом напился теплой крови. И все это потому, что так хотел его Отец. Он обещал ему за это неограниченную власть. А потом он валялся на полу и от него со страшной болью отделились глаза, глотка, сердце и руки… в нем еще остался отголосок той нечеловеческой боли, которую ему довелось пережить тогда… сладкой боли, боли для Отца и во имя Отца… он думал, что Отец оставил его останки гнить на грязном полу… но даже такая жертва не испугала его тогда… он готов был отдать жизнь за Отца…
Но ОН не хотел брать его жизнь. ОН поднял его из небытия, где он, раздавленный и жалкий пребывал, и поместил в брюхо непотребной шлюхи… но и этому он был рад…
А потом он появился на свет. Вылез из немытого чрева, как червяк из подземелья и закричал… шлюха исполнила свою роль и больше была не нужна. Он понял это сразу, как освободился из ее вонючего нутра. Потом был детский дом. Отец испытывал его на прочность.
А потом Отец велел ему найти куски своей плоти… ибо как можно жить без глаз? Без глотки? Без рук? Без сердца? Отец сказал, что разделил их, потому что в одиночку