открыть своё сердца, как цифры ПИН-кода.
Крикнешь
Крикнешь… и отзовётся,
эхом пустым вернётся,
в голом лесу осеннем
стынет в ветвях веселье.
Осень – всегда итоги,
счастью платить налоги,
летних безумств медали
с кожей с груди содрали.
Больно, ещё как больно
слёзы глотать невольно
и одинокой птицей
сердцем к любви стремиться.
В поле у ветра спросишь:
лето кому уносишь?
И обезумевшей глоткой
ветра хлебнёшь, как водки.
Крикнешь – зачем же снова
чувство всего лишь слово?
Хочется быть любимым?
Крик закуси рябиной…
Оловянный солдатик
«Все мы бабы – стервы, милый, бог с тобой, каждый, кто не первый, тот у нас второй…»
Он не был даже у неё вторым,
а может, был четвёртым, как десятым,
он был влюблённым, но немолодым,
как надлежит быть отставным солдатам.
Она юлой крутила фуэте
или стояла гордо, словно цапля,
чтоб взгляд его терялся в декольте
и истекал восторгом от спектакля.
Солдат в немом восторге замирал,
когда она с ним находилась рядом,
и розами постель ей усыпал,
и небо украшал ей звездопадом.
Он ел, как кашу, повседневно ложь,
которой, не скупясь, она кормила,
но всё равно его бросало в дрожь,
когда притворно ревностью корила.
Надеждой, словно золотом, платил,
хотя и слышал, будто бабы – стервы,
но балерину эту он любил
и верил в то, что будет всё же первым…
Солдатик был из олова, чудак,
но думал, будто сделан он из стали,
и не менял мундир на модный фрак,
как верность не снимает с вдов вуали.
Когда же в доме начался пожар,
(видать, воспламенилась где-то пакля),
танцовщицу смял в пепел алчный жар,
солдат влюблённый превратился в каплю.
С тех пор расплавом капля та дрожит
и сердце жжёт любовью безответной
у тех, кто чувством этим дорожит,
как туфелькой оставшейся балетной…
Нечаянная радость
Ты моя нечаянная радость,
лучик солнца в серый зимний день,
снов моих и пробуждений сладость,
счастья не родившегося тень.
Ты моя весна, мои капели,
половодье ждущих губ и рук…
Жаль, что мы с тобою не посмели
пересечь предвзятых мнений круг.
Ты мое тепло, ты – бабье лето
жизни, без тебя уже пустой,
ты любовь, не давшая ответа,
почему мне не дышать тобой.
Почему, всю жизнь мою калеча,
ты не скажешь мне: «Ты мой родной…»?
Из роддома я тебя не встречу,
и