Джулия и акула. Киран Миллвуд Харгрейв

Мама обернулась и протянула мне мясной рулетик в тесте. У неё на коленях стояло пластиковое ведёрко с рулетиками – размером с ведро из-под краски. Мама всегда говорила, что если уж приходится покупать что-то в пластиковой таре, то пусть лучше она будет большая, но одна, а не много маленьких. Рулетики мама всегда выбирала самые дешёвые, такие суховатые, мясная начинка в них розовая, как сосиска, или серая, в ней ещё иногда попадаются комочки, их надо выплёвывать. Папа говорит, что всё это ошмётки, которые мясникам не удалось никому втюхать, он такое не ест.

      Когда я взяла у мамы рулетик, она потянулась – в шее даже хрустнули позвонки. Это понятно, со своей работой на свежем воздухе она не привыкла долго сидеть на одном месте. У неё был такой жёлтый дождевик, прорезиненный, как у буровиков, – на любую погоду. А когда работала дома, она ставила компьютер на кухонную столешницу и печатала стоя.

      – Гренландская акула, – напомнила я.

      – Мм? – промычала мама сквозь мясной рулетик.

      – Ты вчера говорила, что там водится гренландская акула. Как думаешь, вы с ней встретитесь?

      Мама прожевала рулетик и глянула на часы.

      – Не хочешь выйти размяться?

      – Только, чур, не рядом с папой.

      Папа теперь размахивал руками во все стороны, хлопал себя ими по ногам и по попе и громко пыхтел, так что было слышно даже сквозь ветер: «Ф-ф-ф, ф-ф-ф».

      Мама прыснула:

      – Договорились!

      Мы выбрались, мама залезла в багажник – достать что-нибудь от дождя. У меня была красная куртка, у неё жёлтый дождевик, а у папы зелёная куртка – втроём мы получались как светофор.

      Ветер погнал нас в сторону торчавшей на набережной деревянной скамейки, и мама, конечно же, на неё села. Скамейка была мокрая-премокрая, но маму это не волновало – когда люди становятся морскими биологами, сырость их уже не пугает.

      – Джу, как ты, моя девочка?

      – Нормально.

      – Ух и долго же мы ехали, – сказала она.

      – Я знаю. Я тоже ехала.

      Она заозиралась и, когда увидела меня, даже подскочила, будто от удивления.

      – Как, и ты тоже? Неужели?

      Я хихикнула.

      – Мам, гренландская акула.

      – Somniosus microcephalus.

      – Я кое-что почитала про неё на папином телефоне.

      – О, ты поймала сеть? Как тебе удалось?

      – Что она может прожить целых пятьсот семнадцать лет.

      Мама покачала головой.

      – Нет? Не может?

      – Точно не известно. Может, и может, но акула такого возраста никому ещё не встречалась. Самой старой из всех было лет четыреста.

      – Четыреста?! – Я вытаращила глаза.

      – Угу. – Вот, и каждый раз так. Совершенно же невероятные факты, а она – «угу», будто мы с ней обсуждаем, что купить в супермаркете. Будто все её знания – это что-то само собой разумеющееся, как её жёлтый дождевик: набросила и пошла. – Плюс есть вероятность ошибки. Обычно возраст