Я набрал полную грудь воздуха, пытаясь не нервничать:
– Прошу прощения за то, что хотел схитрить в нашем поединке. Знаю, что поступил безрассудно. – Учитель наконец взглянул мне в глаза, хоть и не удостоил ответом. – Мне не следовало думать, что я умнее тебя…
– Уфф. Ну, начало хорошее, продолжай.
Подавив желание повысить голос, я пробормотал:
– Мне не следовало экспериментировать, просто я вспомнил, что ты рассказывал об истории огня. Решил, что немного понимаю его природу, вот и захотелось проверить догадку. Конечно, надо было попросить тебя прерваться и рассказать о своей теории. Забыл об осторожности… Обо всем забыл, не сделал ничего, что полагается в таких случаях… Прости меня, риши.
Захлопнув книгу, Маграб положил ее на темную дубовую столешницу и оперся подбородком о сплетенные в замок пальцы:
– Похоже, теперь моя очередь извиниться за то, что разозлился, за излишнюю суровость?
Внезапно обретенная мудрость заставила меня смиренно промолчать. Впрочем, врать не буду – раскаяние Маграба мне здорово польстило бы. Другое дело, что скорее небо упадет на землю…
– Ари, я гневался не зря. Может, и был с тобой грубоват, однако правда на моей стороне. Плетение – не игрушка, не фокус для смышленых детишек, а инструмент изменения ткани мироздания, который позволяет нам идти по проложенной богами дороге. Стихии – это отдельный разговор. Легкомысленно в них вмешиваться не следует, тем более зная лишь малую часть их истории.
Еще раз извиниться? Нет, пока Маграб сердится, толку от этого не будет. Склонив голову, я уставился в пол, словно меня вдруг заинтересовали каменные плиты.
Учитель тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла:
– Ари, мальчик, меня беспокоит не столько твое поведение, сколько твоя безопасность. Я могу справиться с отдачей от прерванного плетения. Ты – нет.
– Что ты говоришь? Ведь я не пытался связать огонь!
– Все не совсем так. Ты ведь держал его образ на гранях восприятия, верно?
Я молча ждал продолжения.
– Так вот, в тот момент ты был одним из звеньев цепи. Мы оба воздействовали на огонь – каждый по-своему. Не восстанови я контроль, ты, резко схлопнув грани, получил бы жестокий удар. Наши волевые импульсы боролись друг с другом, огонь стоял между нами, и ты был частью плетения. Плетущий, пытаясь подавить волю противника, всегда рискует, и ни один из соперников не находится в безопасности. Внезапно остановить процесс – все равно что перерезать веревку воздушного змея и ждать, что он по-прежнему будет послушно реять над твоей головой.
Я облизал губы, только теперь осознав, что наделал.
Выходит, мои грани восприятия – не просто инструмент, помогающий лепить нужную реальность, не просто воля, навязываемая мирозданию. Они же – мой щит, удерживающий образ сущности, на которую я желаю повлиять, и не позволяющий ей нанести ответный удар. Грани – резец, молот и в то же время