Еще запомнился такой эпизод. Наступаем, местность ровная, и вдруг овраг. Все фрицы сразу туда. А мы подошли и как осколочно-фугасными врезали… После этого как-то умудрились заехать туда, придавили оставшихся немцев, но нас потом двумя тягачами из этого оврага вытаскивали. И там же, на Орловском направлении, где-то я видел такой случай. Стоит поле сжатого хлеба, а бегущие фрицы прятались за снопами. Тут мы тоже им хорошо дали. Правильно говорят, что 43-й год – переломный. Хотя бывало по-разному.
Вот мы придем на исходный рубеж. Когда сигнал прозвучал, это или ракета, или команда по рации «555», проходим вперед, а пехота уже за нами пошла. Но в первых боях получалось, что пехота залегла под сильным обстрелом, а мы, считай, оторвались. Нас выбивают, а пехота сзади отстала. Тогда стали делать так – пехоту поднимали. Помню, в одном бою вижу в перископ – командир бежит с пистолетом, «Ура!», а много азиатов, и за ним никто не поднимается… Тогда наш взвод повернул обратно, пошли по траншеям, вот тут пехота поднялась и пошла. Расшевелили их… Вот такой случай тоже был. В общем, 12 июля пошли в наступление, а уже 17-го мой танк сожгли.
Как это случилось?
Как обычно, в наступлении. Первое попадание было по башне – сразу все лампочки в машине погасли. Следующее попадание – у меня зеркальные перископы полопались. А главное, такое ощущение, что тебя в бочку посадили и молотом по ней лупят… Потом еще удар, и, видимо, он попал в маленький лючок механика, потому что снаряд прошел в машину, но прошел над боевой укладкой. У нас же все под ногами, в кассетах. И прошел в машинное отделение, машина сразу загорелась. Я механика хватаю за комбинезон, и чувствую, что он обмяк. Значит все, готов…
Радист вперед нас из башни вынырнул. Заряжающий тоже хотел за ним выпрыгнуть, одной рукой схватился, а вторая не работает, и не может подтянуться. Вижу, у него из этого рукава кровь течет. А на мне уже комбинезон загорелся, так я его, как вытолкнул и сам выпрыгнул. А третий и не знаю куда делся. Там же как, спасайся, кто как может…
Комбинезон о землю погасил, говорю заряжающему: «Отползаем назад!» Ясно же, если танк загорелся, значит, взорвется скоро. Мы же его перед атакой полностью боеприпасами пополняли. Ночью снаряды привезут, и мы начинаем их перегружать. А если местность пересеченная, и машина подъехать не может, то каждому на спину по ящику. Понятно, мы ребята молодые, здоровые, но в каждом ящике четыре снаряда по 16 килограммов, а это получается 60 килограммов. Как можем, так и идем, вот так… Потому колени у меня и болят.
Причем на Курской дуге я не помню такого, чтобы после боя не привезли горючку или снаряды. Ну, еду, тут всяко могло быть. Но нам заранее выдали по мешку сухарей. Черных таких, перегорелых. Бросили его в танк, и если поесть не привезут, то воды наберем, сухари замочим, поедим. Или картошку, где есть, накопаем. Яблоки по садам собирали. Тот год урожайный выдался на яблоки. Так что без еды мы не пропадали. Но вот если не привезут курить, тогда вообще не о чем разговаривать… Давай, по радио заявляй, почему нету? Давай курить, и все тут! Трофейные, может, где-то найдем, а так с куревом были проблемы.
Ну, отползли сколько-то, потом смотрю, он побледнел от потери крови. Стал его перевязывать прямо поверх гимнастерки, все равно кровь течет. Снял с него поясной ремень, вот так ему руку подтянул, и дальше ползем на пузе. Но тут уже потише, бой ушел вперед.
Смотрю, идет санитар. Я его подозвал:
– Помоги! Видишь, заливается кровью, – а он так отмахнулся, мол, у меня и своих таких много… А когда шли в бой, то я всегда сдвигал кобуру на живот. Чтобы не мешала, тем более, если придется выскакивать. И когда он так отмахнулся, я вытаскиваю пистолет и прямо ткнул в него:
– Перевяжешь?
Смотрю на него, он молчит. Я ему второй раз криком:
– Перевяжешь?!
Только тут он сумку повернул, достал ножницы, разрезал рукав. Когда увидел, что кость перебита ниже локтя, достал проволочную сетку, обработал, перевязал как положено, и мы потопали дальше.
Помню, поднимаемся по танковому следу из низинки, из которой наступали, там три солдата стоят с термосами. А у заряжающего уже от жары и потери крови губы все пересохли, и он им говорит:
– Хлопцы, дайте попить!
– У нас воды нет.
А где-то накануне, уже под конец атаки, когда мы остановились, к танку подполз какой-то солдат, и кричит оттуда:
– Танкисты! Танкисты! Дайте глоток воды!
А у нас ведь два бачка питьевой воды, и мы ему один выкинули:
– Попьешь, хватит силы – брось на танк!
И заряжающий, вспомнив это, разозлился:
– А мы вчера вашему брату последнюю отдали, – и как завязал матом… Тут один из солдат берет черпачок, наливает ему из термоса. Этот пьет-пьет, передохнул, опять пьет. Потом дает мне. Начинаю пить и чувствую, что это не вода. Оказывается, он нам водки налил… Ну, тут нам стало как-то повеселей,