– А чего?
– А того! – в один голос ответили Хриплый и Долговязый. – Ты где это в восемьдесят пятом видел предпринимателей? Сынок недоученный!
– Как где, – отпарировал Санек, – кооператив инвалидов. Мы пуговицы делали.
– Пуговицы! – оба хмыкнули. – А ты дырки в них сверлил?
– Дырки? Дырки уже готовые получались. Сразу в пресс-формах.
– Умный. Подготовился! – Хриплый показал на Санька пальцем.
– Точно, в энциклопедии для дошкольников прочитал, – согласился Долговязый. – Ты, придурок, как сюда попал?
– Я из Палласовки. А вы чего?
– Мы того! – опять одновременно заговорили хозяева. – Ты хоть знаешь, где Палласовка?
– Палласовка возле Эльтона, – неуверенно произнес Санек.
Оба схватились за головы:
– Господи, где Палласовка и где этот твой пуговичный кооператив?
– Там, при заводе по ремонту сельхозтехники, – проблеял Санек.
– Нету там такого завода. Нету и никогда не было. Есть мастерские при зерносовхозе. А у тебя, хлопчик, небось и документов-то нет?
Санек вздохнул и кивнул:
– Выкрали. В поезде.
Оба заржали:
– Ага, в поезде Магадан—Флорида. Хватит нам лепить горбатого. Колись, с какого года и зачем тут?
Санек начал отступать к выходу, но дверь открылась, и появился Тимофеич. Был он трезв, подтянут и не напоминал размазню, рыдавшего от идиотской песенки полчаса назад в парке.
– Куда вы, Александр, еще не вечер, – улыбнулся он Саньку и строго доложил остальным, что хвоста не обнаружил.
Потом достал бутылку, ту самую, которую притащил Санек, отвинтил пробку и сообщил остальным:
– Там что, совсем одурели? На винте? А этикетка какая? А цена? А ГОСТ? Идиоты!
Опять поглядел на незнакомца:
– Парень, ты вообще откуда свалился? Это что – вечер проколов и приколов? Где тебя теперь утилизировать? Прямо тут, что ли? На газовой горелке? Чтобы даже духа твоего не осталось. Хотя вони как раз будет выше крыши. Всю хату придется спалить.
До Санька, видать, дошло, что с ним не шутят, он сполз на пол, обхватил голову руками и тихо завыл.
– Я расскажу, я все расскажу, Тимофеич, правду, только правду. Все, все, до последней запятой.
Сквозь всхлипывания и шмыганье слушали и остальные, но что-то фальшивое мелькало в этом стенании.
– Кому Тимофеич, а кому Николай Тимофеевич, – прокашлялся Хриплый.
Санек согласно закивал. Потом снова завыл. – Хватит выть! Горемыка ты наш, – рыкнул Тимофеич, показал на табуретку и приказал: – Садись.
Санек, шмыгая носом, должно быть, для усиления жалостливости, прошел через комнату и взгромоздился на край табуретки.
– Будешь врать или выкручиваться, считай, что слова лжи будут твоими последними. Понял? – медленно и тихо, почти шепотом произнес Хриплый.
Санек молчал, не зная, что делать.
– Если понял – кивни.
Санек закивал.
Остальным стало смешно, и они, не сговариваясь,