«Известны слова А.И.Солженицына, призывающие отбросить чуждую России идеологию, – продолжает В.Кожинов, оставляя неясным, кто именно считает коммунистическую идеологию чуждой России: «Сталин от первых же дней войны не понадеялся на гниловатую порочную подпорку идеологии, а разумно отбросил ее, развернул старое русское знамя, отчасти даже православную хоругвь, – и мы победили!» Это понятно в устах человека, который имеет поместья в США и России, но путает слова «навзничь» и «ничком», реку Эльбу с немецким городом Эльбинг, не знает даже, сколько миллионов населения было у нас в стране перед войной. Но Кожинов-то!
А он даже недоволен некоторыми похвалами Солженицына: «Дело обстояло сложнее. Ведь Сталин «развертывал» это «старое русское знамя» весьма осторожно и вовсе не отказывался от «революционного» сознания: достаточно напомнить его доклад 6 ноября 1941 года, в котором был поставлен знак равенства между «старой» Россией и нацистской Германией!» Тут все ошибочно. И Кожинов-то знал, что, во-первых, «старое русское знамя» коммунисты во главе со Сталиным, как уже говорилось, развернули задолго до войны и безо всякой осторожности, а весьма решительно, хотя и постепенно. Чем, как не таким «знаменем», кроме уже названого, были многочисленные патриотические книги, фильмы, спектакли тридцатых годов об Александре Невском и Суворове (Константин Симонов и кинорежиссер Сергей Эйзенштейн), о Дмитрии Донском (Сергей Бородин), о Петре Первом (Алексей Толстой и кинорежиссер Владимир Петров) и т. д. Во-вторых, «знак равенства» Сталин действительно поставил неудачно, однако же не «между «старой» Россией и нацистской Германией», а между режимами двух капиталистических стран, как основанных на угнетении трудящихся.
А уж Солженицыну-то вообще давным-давно пора бы прикусить язык, когда говорят о «русской традиции» и «революционном сознании». В свое время кому он только ни жаловался о своей горькой судьбе, которую сам себе смастачил, кому ни совал в нос свое революционное сознание – и Генеральному прокурору Руденко, и заместителю Председателя Совета Министров Микояну, и министру обороны Жукову, и самому Хрущеву. И всем по-разному! Одинаковым было лишь умолчание о том, что при обыске у него обнаружили портрет Льва Давидовича Троцкого. Александр Исаевич был единственным офицером Красной Армии, шедшим в смертный бой с портретом Троцкого на груди, как Андрей Болконский шел в бой под Аустерлицем с образом Спасителя, который повесила ему перед отъездом в армию княжна Марья, сестра.
В письме к Руденко подпольный троцкист плакался и божился: «Я воспитан в Советской школе (заметьте,