Майка поправила ремень спортивной сумки на плече, и за спиной, как лук и стрелы, клацнули ракетки. Сегодня на «Электрозаводской» дул все такой же странный ветер – порывистый, сильный, пригибал к дороге тяжелые ветки немногочисленных деревьев – мерзавец всерьез намеревался снять с кого-нибудь скальп. И прежде чем спуститься в метро, она по привычке задержалась перед красно-желтым ресторанчиком, убирая с лица свои светлые волосы. В желудке скопился комок из боли – пережаренные, жирные гренки с чесноком. Макдоналдс казался живым и мертвым одновременно, и Майка так и не поняла, какой сегодня будет день.
Она проехала первую часть пути словно во сне, желудок совсем разболелся. До того как зловещая уроборосная триада зависла над Землей, впрыскивая в планету то тут, то там яд своих магнитных аномалий, Майка любила московское метро за его чистоту, комфорт и сравнительную безопасность. Зимой там было тепло, а летом прохладно, станции-дворцы сияли чистотой, люди с последними моделями телефонов и стаканчиками кофе всегда выглядели по-европейски модно и аккуратно. Но теперь все изменилось, и всякий раз, когда ты оказывался в черном жерле тоннелей, тебя охватывало плотное кольцо из какой-то странной тоски и зудящего под кожей неуюта.
Сегодня, как обычно в последнее время, в метро стоял жуткий холод. Сколько Майка себя помнила, такого до Уробороса не бывало. Она сидела на своей лавке, сжавшись, глядя в пол, с облегчением выдыхая на каждой новой светлой станции просто потому, что поезд выезжал из тоннеля.
В интернете ходили слухи, что люди видели всякое за черными окнами вагонов. Что машинисты, оставшиеся на своей работе, теперь проходили какие-то специальные тренинги, а на места уволившихся – люди массово увольнялись – менеджмент сажал рэмбо из спецслужб за огромную зарплату. До Уробороса в метро всегда можно было укрыться от любой неопределенности в жизни: за «Электрозаводской» всякий раз следовала «Бауманская», за «Бауманской» – «Курская», за «Курской» – «Площадь Революции» и никак иначе. Но после того, как в небе загорелись три новые луны, Майка повсюду чувствовала себя не в своей тарелке, особенно в метро, потому что теперь станции под землей не всегда совпадали с паутиной станций на карте, о чем свидетельствовали многочисленные оппозиционные сайты, подкасты и даже иногда предупреждающие граффити на улицах, те, которые еще не успевали быстренько затирать бдительные власти, не желающие разводить панику.
Пошатнувшись вместе с пустым вагоном на перегоне от предполагаемой «Профсоюзной» до – хотелось бы надеяться – «Новых Черемушек», Майка опрокинула затылок к холодному, чуть ли не заиндевелому стеклу. Под какой частью их необъятной родины гонит состав храбрый машинист?