Лев Толстой, узнав о его смерти, выговорился в частном письме: «Я никогда не видал этого человека и никогда не имел прямых отношений с ним, и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый, самый близкий, дорогой, нужный мне человек. <…> И я плакал и теперь плачу». И это притом, что литературную манеру Достоевского Толстой (как и многие) считал «безобразной». Он видел в нем самого искреннего заочного собеседника – единственного, кто не способен к лицемерию. В 1880‑х годах слишком широкая пропасть пролегла между интеллигенцией и властью. Но Достоевскому – во многом стараниями обер-прокурора Синода – оказали посмертную честь: император помог его семье с похоронами, вдове и детям назначили пенсию в размере 2 тыс. рублей.
В ХХ веке оказалось, что озарения, цепочки ассоциаций важнее гладкости стиля и четкости сюжетных линий, и Достоевского стали ценить сильнее, чем при жизни. Не только в России, но и в Европе, где у него появилась целая плеяда знаменитых подражателей. И для многих он больше, чем писатель, – учитель жизни, пророк.
В этой книге мы собрали, пожалуй, самые острые и знаковые отклики на Достоевского, на его романы и общественную позицию. И почти у каждого автора есть свои «за» и «против». Так многомерен и неисчерпаем Достоевский. Он не терпит ни ниспровергателей, ни апологетов. Эта книга поможет разобраться в тайнах великого писателя.
Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Авдотья Панаева
Худенький и белокурый
Достоевский пришел к нам в первый раз вечером с Некрасовым и Григоровичем, который только что вступал на литературное поприще. С первого взгляда на Достоевского видно было, что это страшно нервный и впечатлительный молодой человек. Он был худенький, маленький, белокурый, с болезненным цветом лица; небольшие серые глаза его как-то тревожно переходили с предмета на предмет, а бледные губы нервно передергивались.
Авдотья Панаева
Почти все присутствовавшие тогда у нас уже были ему знакомы, но он, видимо, был сконфужен и не вмешивался в общий разговор. Все старались занять его, чтобы уничтожить его застенчивость и показать ему, что он член кружка. С этого вечера Достоевский часто приходил вечером к нам. Застенчивость его прошла, он даже выказывал какую-то задорность, со всеми заводил споры, очевидно из одного упрямства противоречил другим. По молодости и нервности, он не умел владеть собой и слишком явно высказывал свое авторское самолюбие и высокое мнение о своем писательском таланте. Ошеломленный неожиданным блистательным первым своим шагом на литературном поприще и засыпанный похвалами компетентных людей в литературе, он, как впечатлительный человек, не мог скрыть своей гордости перед другими молодыми литераторами, которые скромно выступили на это поприще с своими произведениями. С появлением молодых литераторов в кружке беда была попасть им на зубок, а Достоевский, как нарочно,