Рабы очистили глазницы, уши, ноздри и широко раскрытый рот убитого и заполнили все это мягким воском. Раны и телесные изъяны скрыли под слоем глины, перемешанной с маслом.
Шесть вдов тисте эдур следили, как в особой канаве на углях разогревается тяжелый железный противень с монетами. Ими покроют все тело покойника. Монеты были медными. Они шипели и потрескивали, отдавая жару последнюю влагу.
Удинаас примостился на корточках возле канавы, внимательно следя, чтобы ни одна капелька его пота ни в коем случае не упала на монеты. Подобное считалось у тисте эдур святотатством, и раба, проявившего небрежность, убивали на месте. Монеты нагревались и постепенно темнели. Затем в середине каждой появилась светящаяся точка. Ловко орудуя щипцами, Удинаас принялся вытаскивать монеты, укладывая их на подносы из обожженной глины. Подносов было шесть – по числу вдов, участвующих в церемонии.
Одна вдова, опустившись на колени, своими щипцами (они были меньше и тоньше) подхватила монету, после чего склонилась над трупом.
Первая монета легла в левую глазницу убитого. Воск зашипел, вверх поползли колечки дыма. Женщина прижимала монету до тех пор, пока та не вплавилась в кожу. Теперь можно не опасаться, что она сдвинется с места или упадет. Вторую монету вдова опустила на правую глазницу. Затем настал черед ноздрей, лба и щек. Здесь монеты ложились впритык, соприкасаясь между собой.
Когда они покрыли всю переднюю часть тела, бока, руки и ноги, труп полили расплавленным воском. Воску дали застыть, после чего убитого перевернули на живот. Церемония повторилась. Единственными местами, свободными от монет, были ладони и пятки.
Одевание мертвеца в монетный панцирь длилось почти весь день и закончилось незадолго до наступления сумерек. Только тогда Удинаас разогнул затекшую спину. Он стоял наклонив голову, а прохладный ветер сдувал с кожи капельки пота. Летериец стал отплевываться, пытаясь удалить изо рта тошнотворный привкус жженой плоти и еще более отвратительный запах горелых волос. Увы, зловоние осело в его порах. Как ни отмывайся, сколько благовонного масла ни втирай себе в кожу, оно все равно останется. Удинаас не впервые готовил покойников к погребению и знал, что полностью этот жуткий запах исчезает лишь через несколько дней.
Он стоял, уставившись на землю у себя под ногами. Плечо все еще болело после магического исцеления Уруты. С той проклятой ночи ему так и не представилось случая поговорить с Ведьминым Перышком.
Хозяевам своим Удинаас почти ничего не сказал. По правде говоря, они особо и не донимали раба, вполне удовлетворившись его довольно бессвязными объяснениями. Он знал, что Урута потом расспрашивала также и Ведьмино Перышко. Интересно, отнеслась ли она к ответам девушки с таким же безразличием, как и к его собственным? Тисте эдур редко уделяли внимание своим невольникам и еще меньше понимали особенности жизни летерийцев. Обычное поведение хозяев. А извечная судьба рабов – страдать от их равнодушия.
Однако не