Второй день на царствии. Юрий Витальевич Яньшин

он отошел к крылечку дома и там уселся на ступеньку, чтобы не смущать своим видом обедавшую (как-никак) женщину. Глядя с крыльца, как рычит и чавкает медведица, и как тявкает и повизгивает по-собачьи, суетящийся у нее меж задних лап медвежонок, он умом бывалого человека понимал, что поступает вопреки всем писаным и неписаным правилам обращения с дикими животными. И вполне осознавал, что белые медведи, в отличие от своих бурых собратьев, а тем более уже взрослые особи не поддаются дрессировке, хоть ты тресни. Знал, что нельзя было приводить в жилой поселок дикого хищника и тем самым приваживать его к людям, что грозит в будущем огромными неприятностями обоим сторонам. Знал, но ничего не мог с собой поделать. Медведица довольно шустро управилась с полтью оленины, и уже не отталкивала своего медвежонка, давая и ему, возможно впервые в жизни, попробовать на вкус что-то помимо своего молока. Дождавшись, когда от оленя останутся одни задние копыта, Митрич уже без всякой боязни сам подошел к ней. Увидев подходящего к ней человека, она опять уселась на задние лапы, явно готовясь опять выслушивать наставления. Он уже почему-то нисколько не сомневался в том, что она прекрасно понимает не только интонации его голоса, но даже и смысл произносимых им речей, а потому просто продолжил начатый давеча разговор, правда в менее повелительном тоне.

      – Наелась? – спросил он ее, подойдя вплотную. Та, сунулась к нему мордой в руки, как бы благодаря за угощение, а, в общем-то, за спасение жизни. Да так и замерла, по-прежнему шумно вдыхая в себя его запах, уже не казавшийся ей таким пугающим и коварным. Он осторожно погладил ее морду своими заскорузлыми пальцами и со вздувшимися венами на старческих руках. Медвежонок ухватился передними лапами в его валенок и с интересом пробовал его на зуб. Ему очень хотелось подхватить его на руки и потискать, как ребенка, но он понимал, что делать этого никак не следует, потому что в этом случае реакцию мамаши, и без того нервной, будет довольно трудно предсказать. Наконец она подняла свою большую голову к его лицу.

      – Ну, вот и хорошо, что наелась, – продолжил он уже мягким и домашним голосом не командира, а старого и убеленного сединами деда, слезшего с печи, дабы самому встретить дальних родственников, слегка нарушивших его покой. – В общем, так, уже дело к вечеру, пора определять вас на постой. К себе домой не зову. У самого дома такая же – вроде тебя, обретается. Неча двум бабам на одной кухне толкаться – грех один. Поэтому поживите пока вон в сараюшке, – мотнул он головой на открытую дверь сарая на полозьях. Медведица, словно поняв, о чем тот говорит, оглянулась в ту сторону, куда он указал.

      С этими словами он подошел к сараю и сделал приглашающий жест. Медведица сделала несколько осторожных шагов в том же направлении, но у входа замешкалась. Заходить в человеческую постройку она явно опасалась. В ней боролись два чувства. С одной стороны, опыт многовекового жительства их медвежьего рода рядом с человеческим, запрещал ей доверять людям, от которых