Территория жизни: отраженная бездна. Елена Владимировна Семёнова

погружалась в богемную жизнь и парила всё дальше от Сергея. «Свободна! Свободна!» – как это не понял он? Квартирным вопросом здесь ничего не поправить. Птица боится всякой клетки, будь она даже и платины. Она не хочет обязательств, а хочет свободного полёта, чтобы весь мир принадлежал ей, а она – никому… От этого сознания в голове у Таманцева мутилось. Ему становилось легче лишь в те часы, что она была с ним, принадлежала ему. Пусть это была лишь сладкая иллюзия, но Сергей упивался ею и убеждал себя, что она реальность… Все эти разговоры о птице – пройдут. Она просто только-только вырвалась из-под родительской опеки, хлебнула красивой киношной жизни, у неё просто закружилась голова. Это пройдёт, а он будет терпелив и дождётся своего времени. Когда она будет принадлежать ему не понарошку, не несколько часов, а – всегда. Душой и телом…

      Зимой 1993 года Вита снова уехала сниматься, на целый месяц. На звонки практически не отвечала… Всё же Сергей продолжал тешить себя надеждой и, считая дни и часы, ждал её возвращения. Расстояния, телефоны вносят сумятицу, непонимание. Но когда они снова будут вместе, будут любить друг друга, всё станет на свои места. Иначе и быть не может…

      – Серёга! Серёга! – небольшие глаза Генки округлились настолько, что казались больше его очков. – Не знаю, как сказать тебе… но… но…

      – Что стряслось?! Говори же!

      – Ты только не того… В общем… В общем… Вита замуж вышла!

      Граната, взорвавшаяся рядом, не произвела бы на Сергея столь убийственного впечатления.

      – Врёшь! – взревел он, хватая Генку за грудки. Но по смятённому лицу друга видел: правду говорит… Отпустил его бессильно. А тот, почти шёпотом, добил лежачего:

      – За Ромку Сущевского…

      – Убью… – прохрипел Таманцев.

      – И что это изменит? – резонно возразил Генка.

      Ромку он, конечно, не убил. И не прибил, как следовало бы. Просто не знал в тот день, где негодяя искать… А потом было несколько дней беспробудного пьянства на квартире всё того же Генки…

      Утро. Рука, выпроставшись из-под пледа, ищет по полу «спасительный сосуд». Сосуд находится, но – вот, проклятье! – в нём не осталось ни капли «огненной воды»…

      – Гена!

      Мутные глаза различают чьи-то ноги. Ноги нервно постукивают пятками по полу… И также нервно барабанят по поручню кресла тонкие пальцы… Дальше можно и взгляд не понимать… Юра Филаретов. Вечно вибрирующий. А теперь ещё и надрывающийся от бронхита. Настоящий верный друг! Не побоялся пневмонию подхватить по такому морозу…

      А там кто в углу? Генка… А с ним рядом что за дед-бородач? Кряжистый дедушка, колоритный.

      – Сержик, это дядя Сеня. Помнишь, я тебе о нём рассказывал?

      Сейчас бы своё имя не забыть, а тут какой-то дядя… Хотя… Ах да, был у Генки какой-то двоюродный дед с Владимирщины. Не то пчеловод, не то что-то ещё экзотическое. Лагерник бывший… Его-то на что леший принёс?

      – Сбирайся-ка, друг ситный, – молвил меж тем густым басом дядя Сеня, обращаясь к Сергею. – В гости поедешь.

      Таманцев ответил что-то неразборчиво-посыльное, но дед был то ли туг на ухо, то ли