«Тело, – подумал он. – Оно еще живет. – Но тут же возразил себе: – Ведь не нужно тебе чужое тело просто так… Нет, и возраст не тот… Хочется обнять того, кто любит. Кого любишь сам. Любви мне, – горько подумал он. – Яду мне, яду…».
Вот и его окраина. Пустовато после центра. Лишь изредка навстречу скользнет зеленый огонек или нагло упрется двумя яркими зрачками грузовичок. И снова темно и пусто. И одинокие горят фонари, высвечивая черноту… Ночь и тайна. И томление. И прямо в глаза глядит Луна, и завораживает, чуть звенит странным звуком желтый свет – прозрачная кисея, натянутая в ночи над черными, прямоугольными домами…
Как одинок в бездонном темном небе-омуте твой спутник, Земля. Загадочная, желтая сказка парит беззвучно. И нет жизни, молчит, как молчат губы покойника, хотя и чудится, вот шевельнутся! Но не шепнет ни слова призрачный застывший свет.
Он долго глядел на круглое желтое отверстие в черноте. Приветливо и насмешливо помаргивали синие огоньки на темной мантии ночи. Кто вырезал дыру в тайне и подсветил ее с той стороны желтым, ровным светом? Ночь, и тайна, и Город, и… одиночество.
Он вздохнул и не спеша вошел в подъезд.
На двери белела записка. «Буду в одиннадцать». Сердце стукнуло и замерло на мгновение, будто ожидая ответа. Но никто не отозвался. Тогда он открыл дверь и вошел. Иступленно верещал телефон.
– Алло, – он поднял трубку.
– 135-81-12? – прозвенел металлом голос телефонистки.
– Да.
– Говорите, – и туго натянутая сталь уступила место сочному, даже жирному
басу его старого приятеля.
– Алло, – заорала трубка, – не могу дозвониться. Старик! Привет тебе. Как жизнь? Тоскуешь? Одинок? Я, чтобы ты не скучал, прислал тебе свою племянницу, Аннушку, помнишь ее? Она поступать в институт должна. Приюти. Да смотри, я у нее за отца. А она красивая. Но, если что – женись, не возражаю, ха-ха-ха, ха-ха…
Он давно держал трубку сантиметрах в двадцати от уха. «Аннушка выросла. Та забавная девчушка…». Помнил он, отлично помнил ее. Тогда она, кажется, даже влюбилась в него. Двенадцать лет. И они повсюду гуляли вместе назло дебелым, изнывающим от тоски местным красавицам. Отец? Третий в их троице друзей – он умер… Остались они двое, и звонившему выпало взять Аннушку к себе. Все-таки ему она была родной племянницей…
– Ты меня слушаешь? – громко вопила трубка. – Слышишь?
– Слышу, слышу. Ты не ори так громко, а то мне приходится уходить от трубки в соседнюю комнату, чтобы сохранить перепонки. Это ее записка у меня на двери?
– Ее, ее. Не могу дозвониться, – радостно совсем завопила трубка, – ты будь с ней ласковым и помоги, понял? Ну пока, обнимаю. Приеду через пару месяцев.
– Приезжай, хотя и орешь ты, как недорезанный боров, все равно я соскучился по тебе. Ну будь здоров… – он опустил трубку…
– Здравствуйте,