– Слушай, тогда… – Талек облизал пересохшие губы, – говаривали-то всякое, да… Вестей от наших давно нету, – вдруг выпалил он.
Фар плохо соображал из-за свалившейся на него новости. Захотелось отрезвляюще холодного взгляда эльфийки. А Талек внезапно затараторил:
– Северные-то тут редко бывают, сам знаешь, да только слухи плохие там ходят, но досюда вроде не дошли еще… – Он запнулся, сглотнул. – О Тварях болтают, – прошептал будто невпопад Талек.
– О чащобных Тварях?
Фаргрен нахмурился. Не надо ледяной ведьмы. Достаточно слова, на которое все наемники тут же делают стойку, даже если не ходят в Чащи.
– Мои-то обещались сестру прислать до пахоты, жене помогать. И до сих пор никого. Твари, не Твари, я боюсь, кабы с нею по дороге что не стряслось. – Талек поднял взгляд и уже не отвел. – А если Твари там на севере или что… – он часто задышал. – Не знаю, что у тебя за дело и где, но не мог бы ты глянуть, как дома? Тебе ведь не страшно, ты же сам почти…
«…Тварь», – закончил про себя Фар.
– Я бы сам поехал, – тараторил Талек, – сидеть уж невмоготу, нутром беду чую, да только как жену оставить-то? Детей?
Он замолк. От его взгляда Фару стало не по себе.
– Посмотрим, что можно сделать.
– А возвращаться ты через Пеньки будешь, а? Ты, если можешь, вернись, я… Не скажу никому, я…
– Я не знаю, Талек, как будет. Но что смогу – сделаю.
Лицо Талека исказилось до ужаса странной и болезненной гримасой – он, кажется, пытался улыбнуться.
– Л-ладно, спасибо, пойду я, забот невпроворот, удачи, – скомкано бросил Талек и ушел.
Фаргрен постоял, поглядел ему вслед и вернулся к отряду.
– Едем? – спросил Лорин.
Все уже сидели верхом. Фар молча кивнул и вскочил в седло.
– Кто это был? – полюбопытствовал Рейт, когда они выехали из селения.
– Старый знакомый, – хмуро ответил Фаргрен. – Слушайте, он сказал, с самых северных деревень нет никаких вестей. И дальше на север болтают вроде как о Тварях.
– Как давно?
– Не знаю. До сева к нему должна приехать сестра. Но еще не приехала.
– Хорошо знаешь эти места?
– Да, – коротко ответил Фаргрен, не желая вдаваться в подробности.
И почему он не умеет морозить голосом, как Мильхэ?
Фар ехал и думал. Не о задании, не о семье Талека, не о Тварях. А совсем о другом.
«Ирма, Ирма… – повторял он в мыслях имя сестры, и сердце будто начинало биться сильнее. – Увидеть бы ее. Хоть одним глазком».
Вскоре после того, как отряд выехал из Пеньков, дорожная земля размякла, развязла, стала цепляться за лошадиные ноги, плевать грязью и словно тянуть назад.
«Дальше дорога, наверное, совсем испортится», – подумал Фаргрен.
Мысль его резко скакнула к сестре, и он ужаснулся: Ирма теперь порченая. Жива, но вряд ли счастлива.
Ведь порченых – тех, с кем случилась страшная беда в детстве, – считают приносящими несчастье. Порченых не любят. Не так, конечно, как оборотней, но… От снасильничанных детей отказываются,