– Салки? Ты уверен? – польщённая белая тигрица вытянулась в струнку, стиснула перед лицом передние конечности в кулачки, прижав их друг к другу так сильно, что когти впились в мягкие подушечки рук.
– В первый раз с исполином общаешься? – улыбнулся Теко́ и прояснил ситуацию.
Фруктовые древа не жалуют большие тропы, поэтому, отдав прохожему еду, убегают, а вот в непроторенных местах любят потусить с путником, прошебуршать листвой песенку и послушать анекдоты. Бывает, расскажешь хохму или случай забавный, – я обычно про профессоров байки травлю, особенно деревьям нравится история о том, как наши учёные людей в упор не замечают, – так фруктовый дружбан ветками машет и от скрежещущего смеха заходится. “Юмор они уважают! Добро-саркастический. Незлой. Воодушевляющий…” – могучий белый тигр подмигнул топочущему от нетерпения древесному озорнику.
Громкий шелест и зычный рык огласили центр жемчужного леса. Толпа фруктовых деревьев и двое молодых хвостатых исследователей носились по поляне не меньше часа, играя в догонялки. Никто из них не обратил внимание, как древние перламутровые исполины чуть наклонились и одобрительно закивали кронами.
2.5. Правда об эволюции
Во имя древних лесов! Зачем, я спрашиваю, столько идеологий и технологий,
если результат получился убогий?
(Теко́ миру людей)
__________
Гле́нда и Теко́ долго махали вслед удаляющимся фруктовым деревьям, одно из которых осталось с ними. Затем, полностью отдышавшись после древо-тигриных скачек, архивариус и натуралист перекусили свежими плодами, умылись в холодном ручье, что огибал по кругу центр жемчужного леса, и стали оборудовать территорию для фиксации сведений о человеческом мире. (“Двустороннее зеркало! Вот же ж блямба белоновозная! И манит, и страшит!” – размышляла девушка.) Сначала установили треногу с самопишущейся картиной. Сей артефакт работал козырно: на холст наносилось не просто изображение, а эмоция увиденного. Белые тигры прекрасно знали, что такое фотография, но в их вселенной, в отличие от людской, она применялась редко и считалась мертвецким изобретением. В том смысле, что его, конечно, использовали для фотографирования отвёрток, новых штор или диплома об образовании, то есть бытовой ерундистики обыденных будней жителей Ло́твона. Важные события запечетлевались с помощью картин, создающих самих себя и отображающих каждую деталь происходящего момента. Получающееся изображение жило и чувствовало. Самопишущаяся картина в мире грёз, как называет Ло́твон Теко́, доводится сладкой парочкой для хронологии, являющейся неким аналогом истории, общепринятой в человеческой вселенной. От истории хронология выгодно отличается тем, что прошлое в ней зафиксировано крайне