Пусть без меня не живет вообще, коли решит врозь».
Оставь город себе
Оставь город себе, мой царь, но у врат поставь
самых смелых бойцов и собак, чтобы волка злее,
и надейся, что не явлюсь я, что не посмею.
Оставь замок себе, мой царь, но навесь замки
на все двери, решетки в окнах чтоб – из железа.
Свято верь, прячась там, что и мыши-то не пролезут.
Оставь ложе себе, мой царь, мягче всех перин,
приведи к нему женщину с глазами невинной лани,
утыкайся ей в бедра, не сдерживая рыданий,
но не смей позабыть и бойся, трясясь в ночи.
В лунном свете так просто призрака спутать с тенью…
Опускаюсь к тебе, незримая, на постель,
и ладони мои, белее снегов любых,
ощущаешь у сердца, и жжет тебя страшный холод.
Беру душу твою за женщину, замок, город.
Не бывает у ведьмы
Не бывает у ведьмы счастье земным, простым,
вместо жара объятий горят для нее костры,
вместо ласки и нежности – пытки да кандалы,
но сдаются под власть и вельможи, и короли,
а любой, кто посмеет сказать ей наперекор,
остается раздавленной крысой под каблуком.
Он влюбился без таинств в ночи и ее волшбы,
появился, как будто всегда прежде рядом был,
и сдавалось сердечко ведьмино день за днем,
и сгорало оно впервые иным огнем.
Но недолго любить колдуньям отведено,
и зависимость встала тогда вкруг нее стеной,
не давала прогнать, не давала себя спасти,
не позволила трав, что отравят его, растить.
Он тогда получил корону, да не одну,
с силой ведьмы сумел себе отвоевать страну.
Замок, кони, борзые, двор полон ретивых слуг…
Сердце, прежде любившее искренней всех, ко злу
обернулось и стало портить его, как яд,
стал холодным горевший от страсти когда-то взгляд,
а объятья, как камень. Но с ведьмой держался тих,
и она без оглядки любила за них двоих.
Ему ведьма прощала измены, была глупа,
уходила, когда он велел ей вдруг с глаз ступать,
все приказы за просьбы ласковые любви
принимала, и все равно ей: крушить, губить —
все для нежного чувства было траве дождем.
Но однажды все изменилось прекрасным днем.
Долетел в замок слух, принесенный одним слугой,
что хозяин-король держит ведьму стальной рукой,
и она ему рада прислуживать-угождать,
у нее, мол, сильнее в нем, чем у него, нужда —
так елозит и ластится, счастливая под замком.
А любовь? Не поклялся б король ведьме в твердом уме в таком!
Просто был похитрей и сам ведьму околдовал,
взгляд его васильковый на шею хомутом стал,
и, куда б ни ушла, возвращается.