– Я слепила его сегодня утром. Приехала сюда одна и слепила моего хорошенького снеговичка.
– Богом клянусь, он похож на меня! – удивленно сказал он. – Но, Беви, сколько же у тебя ушло на это времени?
– Ну, может быть, около часа. – Она отступила на шаг и посмотрела на снеговика оценивающим взглядом. Потом она взяла у Каупервуда трость, прижала ее к одному из выложенных маленькими камушками карманов снеговика. – Ты посмотри, какой ты идеальный! Весь этот снег, шишечки и каменные пуговицы! – Она поднялась на цыпочки и поцеловала снеговика в губы.
– Беви, если ты собираешься заниматься этим, то иди ко мне! – Он обхватил ее руками, ощущая своим телом, что обнимает что-то призрачное, фееподобное. – Бернис, дорогая, клянусь, ты меня озадачиваешь. Скажи мне, что у меня – реальная девушка из плоти и крови, или ты призрак, ведьма?
– А ты разве не знал? – Она развернулась и, раздвинув пальцы, выставила перед собой руки. – Я – ведьма, я могу превратить тебя в снег и лед. – И она стала устрашающе наступать на него.
– Бернис, бога ради! Что за глупости! Иногда мне кажется, что это ты заколдована. Но если хочешь, заколдуй и всего меня, только оставайся всегда со мной.
И он поцеловал ее, крепко прижал к себе.
Но она отстранилась и снова повернулась к снеговику.
– Ну, вот, – воскликнула она, – ты пришел и все испортил. В конечном счете, дорогой, он оказался ненастоящим. А я сделала его настоящим. Он был такой большой и холодный, и ему так хотелось, чтобы я была здесь рядом с ним. А теперь мне придется его уничтожить, моего бедного снеговика, чтобы никто больше, кроме меня, не знал его по-настоящему. – И она вдруг разрубила снеговика пополам тростью Каупервуда. – Видишь, я тебя сотворила, теперь я тебя растворяю! – Она говорила, растирая пальцами комки снега в порошок, а Каупервуд недоумевающе смотрел на нее.
– Ну-ну, Беви, детка. Что ты такое говоришь? А что касается сотворения и растворения, делай что тебе нравится, только не оставляй меня. Ты водишь меня по незнакомым местам, где царят новые, странные для меня настроения, это твой собственный мир чудес, и я счастлив в нем побывать. Ты мне веришь?
– Конечно, дорогой, конечно, – ответила она ему весело, совсем другим тоном, будто только что и не было этой сцены. – Такова судьба. Так оно и должно быть. – Бернис взяла его под руку. Она словно вышла из какого-то транса или миража, о чем ему хотелось бы расспросить ее, но он чувствовал, что не стоит это делать. И все же, более чем когда-либо прежде, созерцал он в ней то, что приводило его в восторг, когда он осознавал, что может прийти и увидеть ее, потрогать, не спрашивая разрешений или без помех, что теперь, как никогда прежде, ему позволено идти, и говорить, и быть с ней, с существом, которое состоит из всего земного добра и радости. Он никогда не захочет расстаться с ней, он знал это, потому что никогда прежде не встречал он никого столь разнообразного, столь не похожего ни на кого, такого