Во рту скопилась слюна. Из кухни как будто запахло котлетами, яичницей (тоже на сале), свежим салатом. Выхин протер лицо, и наваждение исчезло.
Первое, что заметил, – драные обои в коридоре. Их как будто срывали кусками, обнажая кривые треугольные отметины шероховатого бетона и старых иссохших газет. Потом увидел пустой плафон под потолком, валяющуюся в беспорядке мужскую обувь на том месте, где раньше стояла обувная полка. Увидел деревянную вешалку, на которой болтался зеленый пуховик.
Выхин, не разуваясь, сделал несколько шагов, как будто из прошлого в настоящее. Или наоборот. В ванной комнате чернел кусок влажной стены, где, должно быть, стояла стиральная машина. Пахло сыростью. Из крана редко капало, в раковине появилась тонкая полоска ржавчины.
Стеклянная дверь в кухню была закрыта. Выхин толкнул ее – вот сейчас навалится запах жареной картошки и квашеной капусты! – и все тут оказалось пустое и мертвое, лишь отдаленно напоминавшее о прошлом. Те же молочные обои с красными бутонами роз. Тот же старый холодильник, один бок которого когда-то давно Выхин украсил наклейками «Терминатора» и переводными картинками. Обеденный стол возле окна укрыт блестящей от старости и жира скатертью. На столе – электрический чайник (новье), стопки грязной посуды, а рядом – рюмки, стаканы, чашки, вилки, пластиковые тарелки, пустые пакеты из-под сока. Все навалено в беспорядке, одно на другое. Под столом – много мусорных пакетов, штук пять или шесть. Забиты и завязаны.
Раковина тоже была полна грязной посудой до краев. На столешнице валялся огрызок черного хлеба, покрывшийся плесенью. И эта крохотная деталь, этот забытый всеми хлеб, почему-то сразу развеял наваждение.
Пустое и мертвое, точно. Прошлое ушло безвозвратно, никто и никогда не сможет оттуда вернуться.
Мама не приготовит на ужин макароны с тушеным мясом. Отчим не привезет с рынка рыбу, еще живую, которая будет плескаться в ванне. Никто не разрежет арбуз, и он не лопнет с хрустом под напором лезвия и не обнажит спелую ярко-красную мякоть. Не будет всего этого, кончилось.
В тишине кухни заурчал холодильник. От мусорных мешков потянуло гнильем. Неприятно. Выхин уронил вещмешок на табуретку, распахнул окна, впуская тяжелый летний воздух, в котором перемешались ароматы выхлопных газов, цветущих акаций и кипарисов.
Из окна был хорошо виден санаторий «Ласточка». Строительный забор опоясывал многоэтажные корпуса с черными глазницами-окнами, с облупившейся штукатуркой и содранной лепниной; разваливающиеся и пустые. Шестиметровый сверкающий пик, венчавший центральный корпус, теперь был надломлен и вгрызался в небо коротким отростком. Когда-то давно на этот пик мечтали забраться местные пацаны. Считалось, что как только ты доберешься до верхушки, где болтался на ветру флаг России, тут же все девчонки в компании будут твоими. Интересно, забрался хоть кто-нибудь?
Выхин внезапно вспомнил, что в северном крыле