То есть я приезжал к Марии Петровне, престарелой хозяйке квартиры, привозил ей деньги и обязательный торт. Всегда покупал ту самую легенду под названием «Киевский». Не могу не сказать, что это действительно была феерия вкуса и лучшее украшение любого праздничного стола. В моё время «Киевский» стал уже не таким – в моём времени в него добавили дешевые растительные жиры, пальмовое масло и тому подобную прелесть. А вот в семидесятые… Ммм, пальчики оближешь.
Мы сидели за чаем порой не меньше часа, я слушал истории из военного прошлого старшего лейтенанта Галкиной, слушал внимательно и с интересом. К тому же я знал, что Мария Петровна иногда звонит своей соседке и интересуется состоянием квартиры. Но та неизменно отвечала, что всё аккуратно, что музыка не играет, гостей нет. Молодой вежливый и весьма обходительный человек готовится к экзаменам.
Надо ли говорить, что Мария Петровна была без ума от такого квартиранта и поэтому никогда не приезжала с проверками?
И соседи старались не беспокоить, хоть любопытствующие взгляды я чувствовал спиной.
А вот на тебе… Постучались…
Я притаился, но стук раздался ещё раз. Громче. Словно человек за дверью знал, что я дома, и стремился достучаться во что бы то ни стало.
Что же, надо посмотреть – кто так настойчиво спешит нарушить покой одинокого молодого человека?
Я на цыпочках подкрался к глазку и аккуратно заглянул в стеклянный кругляшок. На моих щеках ещё белела мыльная пена, которую я перед этим старательно взбивал помазком в стакане. Невольно стер её концом свисающего с шеи полотенца.
– Открывай, Михаил, свои, – сообщил мне стоящий за дверью Зинчуков. – Дядя Вова из Владивостока приехал.
Он смотрел прямо в глазок и явно увидел изменение света в отверстии. И сказал так не просто для красного словца, а на всякий случай – чтобы возможные посторонние уши восприняли нужную информацию.
Я открыл и посторонился, пропуская его внутрь:
– Дядя Вова! Вот это сюрприз! Как же ты тут?
Сказал я это тоже для возможных ушей. Зинчуков стоял чуть сгорбившись, рубашка мятая, парусиновые штаны слегка обвисли, как будто в них до этого пару дней спали. Плащ, перекинутый через левую руку, мягко лежал на дорожном чемоданчике. Мешки под глазами Зинчукова лучше всего говорили о его состоянии. Но я не мог не спросить. Нужно было отыграть роль.
– Проездом, на пару дней. Позволишь остановиться или в гостиницу прогонишь?
– Конечно-конечно, заходи, – посторонился я, пропуская его в квартиру.
После этого закрыл дверь и повернул ключ в замочной скважине.
– Ну, показывай, где тут можно упасть? Спать хочу неимоверно… Прямо хоть спички в глаза вставляй. Так куда? – спросил Зинчуков и уставился на клочки пены на полотенце. – О, а ты чего это? Куда-то собираешься?
Я махнул рукой в сторону дивана:
– Можно там лечь. А я собираюсь на посвящение в студенты. Всё-таки прошел все экзамены, как вы и просили. Кстати, а зачем я туда поступил?
– Миш,