Вскоре борт начал заходить на посадку. Это я понял по изменившемуся звуку работающих двигателей. Внутри загорелся свет, хотя до этого работало только дежурное освещение. Иллюминаторов была всего пара штук, но я понял, что снаружи светло.
Судя по всему, сейчас было около восьми часов утра. Из-за смены часовых поясов, наручные часы были бесполезны. Кажется, разница незначительная, но с ходу я этого определить не смог.
В крови резко подскочил адреналин, а от напряженного ожидания сердце колотилось о грудную клетку. Усилием воли заставил себя немного расслабиться, было дело – научили.
Тем не менее, осознание неизвестности было мучительным, но к этому я был готов изначально. Это чувство я знал более чем хорошо, поэтому знал, как на него реагировать.
Я слегка удивился тому факту, что никто из присутствующих даже не поинтересовался, почему это после моего возвращения из кабины пилотов, мы вдруг начали менять курс, а затем и вовсе пошли на посадку на час раньше положенного времени.
Сели спустя десять минут, к счастью, благополучно. На этот раз посадка была не столь мягкой, как в Ташкенте. Чувствовалось, как шасси встречают сопротивление полосы, которая была явно лучшего качества. Наконец, мы остановились.
Непонятно откуда появился бортовой инженер. Почти сразу рампа поползла вниз. Внутрь салона сразу же ворвался горячий, пропитанный пылью воздух. Вместе с ветром я услышал сильный шум, в котором безошибочно узнал звуки работы вертолетов. На них мне довелось полетать немало, особенно на Ми-8.
– Лейтенант Савельев! – крикнул спустившийся по лесенке техник. – Можно выгружаться…
– Принял! – отозвался я, поднимаясь с места.
Конечно, летчики – народ прожженный. Многое уже повидали и под обстрелами были. Наверняка обо мне сложилось отдельное мнение – с виду-то я еще молодой, да еще и без погон. Меня могли принять за кого угодно, однако очевиден факт – команда не знает, кто я такой на самом деле и почему ради меня их развернули прямо в полете.
Ухватив вещевой мешок и документы, я бегом рванул наружу. Краем глаза заметил, что бортовой инженер готовился то ли к загрузке, то ли к разгрузке. Впрочем, мне-то какая разница?
Первое, что я увидел – довольно высокий горный хребет, протянувшийся с запада на восток. Создавалось впечатление, будто он огибает аэродром со всех сторон. Все видимое пространство аэродрома было выложено бетонными плитами, многие из которых были треснутыми. Само собой, строил его тоже Советский Союз, причем еще в пятидесятых годах. Где только СССР не отличился, в одной только Сирии таких аэродромов насчитывалась дюжина.
Пока я стоял и смотрел по сторонам, от главного здания отделился темно-зеленый четыреста шестьдесят девятый УАЗ. Не доехав до самолета метров тридцать, машина остановилась