– Зря ты, Алеша, даже не попытался с наследником общий язык найти, – Михаил покачал головой. – Я бы на твоем месте со двора Молодого не вылезал, пока взаимопонимания не получится.
– Да хотел я. Столько раз пытался, – Бестужев махнул рукой. – Он как глянет на меня своими глазищами, так сразу прибить охота, так руки и чешутся. Не знаю почему, Миша, только чувство у меня завсегда складывалось, что не наш он, чужой совсем, пришлый.
– Тебя вовсю западником кличут, а мальчишка чужой, ну ты даешь, Алеша, – Михаил покачал головой. – Так нельзя, пора уже определиться.
– Я уже давно определился, Миша, – вице-канцлер покачал головой. – Нам надо союзы заключать с европейскими странами, перенимать у них многое, чтобы уже перестать мужиками лапотными быть, чтобы нас со всей душой в салонах заграничных принимали.
– Говоришь, будто бумагу тебе кто-то написал и выучить заставил, – Михаил встал с кресла, в котором сидел. – Слишком долго ты за границей пробыл, вот что я тебе скажу. Поговори с Воронцовым, может он что-то дельное скажет. Ведь можно же совместить ваши идеи да нечто новое придумать. А насчет отдыха, я не шутил, завсегда мы с Аннушкой рады будем тебя видеть.
И Михаил исчез, словно хлопушка шутовская хлопнула, осыпав комнату резанной бумагой.
Вице-канцлер вздрогнул и… проснулся. Подняв голову со стола, куда уронил ее прямо на бумагу, оставшуюся недописанной. Буквы все смазались, и превратились в сплошной ком. Бестужев провел пальцами по щеке, так и есть, вся рожа в чернилах. И надо же было вот та отвалиться. Да и сон чудной какой приснился. Будто они с Мишей вот так запросто разговаривают. Подойдя к зеркалу, висящему на стене, вице-канцлер попытался оттереть со щеки чернила, въевшиеся в кожу, смачивая платок слюной.
– Надо бы и взаправду вазу с водой завести. – Пробормотал он, раздраженно натирая кожу, которая уже становилась под чернилами ярко-красной. – А Михаил меня даже во сне поучать пытается. – Он раздраженно бросил на столик грязный платок, практически ничего так и не оттерев. Представить себе подобную ситуацию наяву было практически невозможно, братья вот уже несколько лет не разговаривали друг с другом. Но кое-что Миша все же сказал правильно, чтоб ему до конца жизни икалось, надо было поговорить с Воронцовым.
Дверь открылась, и в кабинет заглянул гвардеец.
– Тут Апраксин Степан Фёдорович, примете, али как? – Бестужев поморщился. До охраны Ораниенбаума местным гвардейцам было далеко. Да и докладывал о чьем-то прибытии Петру всегда Олсуфьев, который предварительно душу вытрясет из человека, а потом уж соизволит сообщить. Но от Волкова пока такого ждать не приходилось, дай Бог научится как-нибудь в будущем.
– Зови, – Бестужев посмотрел в зеркало. Да, нужно пораньше сегодня