На это могут возразить напоминанием о предвоенных успехах советской науки и техники – они действительно были, кому же придет в голову их оспаривать. Но я говорю не о науке, а о культуре, эти понятия далеко не совпадают.
Культура в СССР планомерно истреблялась, и одновременно шло активнейшее, провозглашенное делом первостепенной государственной важности, насаждение политизированной паракультуры – все эти ликбезы, избы-читальни, самодеятельность убогих ТРАМов, «синеблузников» и тому подобное. Да, процент неграмотных начал быстро снижаться. Да, простые люди стали овладевать начатками знаний, иногда полезных, чаще никому не нужных. Но никакого «подъема культурного уровня» не было и в помине – массы приобщались не к культуре, а к ее идеологическим выжимкам; начиналось великое оболванивание народа.
Сам народ, естественно, этого не замечал. Пролетарская молодежь валом валила в клубы и театры, где ее в ударном порядке накачивали классовой ненавистью, используя для этого все, что попадалось под руку – от ранних драм Шиллера до какой-нибудь несусветной луначарской пошлятины вроде «Королевского брадобрея». Народ не мог понимать, что становится жертвой растления, интеллигенты из обслуги режима предпочитали этого не видеть. Причин было много. Снобизм, идейная «ангажированность», как сказали бы теперь, а чаще всего – не к чести столь гордившейся своим бескорыстием российской интеллигенции – просто шкурное довольство достигнутым положением. Едва ли тот же Мейерхольд особенно возмущался диктаторской хваткой разных комиссаров от наркомпроса, покуда ему самому дозволялось покомиссарить. Это, вероятно, была его любимая роль. В своих напечатанных в середине 20-х годов воспоминаниях бывший директор Императорских театров князь Сергей Волконский так отзывается о Всеволоде Эмильевиче: «Политический фигляр, сатанинской пляской прошедшийся по русской сцене». И мало ли таких фигляров резвилось тогда на пепелище нашей культуры?
Для них, понятно, это были годы триумфа и расцвета. Ледяное дуновение подступающего царства тьмы ощущала обычная рядовая интеллигенция – та пресловутая «прослойка», которая, будучи припечатана известным ленинским словцом, ничем иным в общественном мнении стать больше и не могла: говно они и есть, эти белоручки, недаром их сам Ильич так обозвал.
К образованным людям издавна, еще от петровских времен, было на Руси отношение настороженное, с большой опаской, но до октября 1917-го инстинктивная эта враждебность сдерживалась сложившимися формами социальной иерархии. Образованный обычно стоял на этой лестнице хотя бы одной-двумя ступеньками выше необразованного, и уже деревенский писарь был для неграмотного мужика лицо значительное, облеченное некой властью.
А когда ступеньки посыпались, тут-то и хлынуло