Особенную тревогу вызывала потребность великого князя постоянно доказывать свое превосходство. Ладно бы в уме, даже в физической силе, а то – в своем праве унижать, заставлять других все делать так, как угодно ему, Николаю. В первую очередь это касалось тех, кто хоть в чем-то его превосходил. Этого он вынести не мог и не успокаивался, пока не доказывал, что способен подавить, унизить того, кто умнее, талантливей, сильнее. С годами эта потребность подчинять и унижать не прошла, наоборот, развилась и приняла изощренные формы.
Мне кажется, именно в этом свойстве Николая Павловича нужно искать корни его отношения к Пушкину. Практически все, писавшие на тему «поэт и царь», считают, что император «пожаловал» поэту унизительное для человека его возраста и положения звание камер-юнкера ради того, чтобы Наталья Николаевна могла быть принята при дворе. Да, император хотел видеть на балах красавицу Натали. Но красавиц много, и многими из них государь бывал увлечен (правда, коротко, мимолетно). Жена Пушкина – лишь одна из них. Не более того. А вот Пушкин – единственный. У Николая хватало художественного вкуса и ума, чтобы понять: это не просто хороший поэт, это поэт великий. В его Николаевское время нет в России никого, чья слава могла бы сравниться со славой Пушкина. Это раздражало. А еще больше раздражало, что этот доморощенный гений так горд, независим, так внутренне свободен. Как раз внутренняя свобода была, пожалуй, тем единственным, чего самому Николаю недоставало. Он это отлично сознавал, хотя и силился скрыть от окружающих. И он наказал Пушкина, покусившись именно на его внутреннюю свободу. Положение вполне взрослого, к тому же прославленного человека, вынужденного носить мундир, какой носят только юнцы, делающие первые шаги в придворной карьере, – это постоянное унижение. А внешне – не придерешься: государь милостиво пожаловал одному из своих подданных придворный чин…
Кавалеры не раз предупреждали: Николай коварен, крайне вспыльчив, самоуверен и жесток. Однажды, «ласкаясь к господину Аделунгу, великий князь вдруг вздумал укусить его в плечо, а потом наступить ему на ноги» и, довольный результатом, повторял это много раз. Объяснить эту выходку можно только одним: Николай испытывал непреодолимое отвращение к мертвым языкам, латинскому и греческому, а именно их и преподавал злополучный Аделунг. Отвращение к латыни было таким стойким, что утверждая план учения своего старшего сына и наследника (будущего царя-освободителя), составленный Василием Андреевичем Жуковским, Николай Павлович исключил из него латинский язык. А в начале 50-х годов император приказал