– Вы должны справиться. Иначе все эти труды были зря.
Мы забираем свои деньги и благодарим его. Каждый день выставки мы дежурим и смотрим, как нравятся наши работы посетителям. От этого приятно.
Мать входит с Илюшей и мужем. Оглядывается чуть ли не с открытым ртом. Я посмеиваюсь, потом подхожу к ней, и она сияет.
Лицо и камни
Угольки разлеглись в мангале. Серый дымок платком вьется к небу.
– Витька, последний день мы школьники.
– Наконец-то.
Максим улыбается. Шуршат лениво шампуры. Мясо золотится и чернеет. Аромат разлетается по округе, забиваясь в замки гаражей. Рядом на возвышении проползает электричка, скребется, как кот, по рельсам.
Макс уже успел загореть. Наверное, потому что ходит без футболки. Жара кричит соловьями и стекает потом по желтому небу. Он поправляет бандану и чешет лоб.
Последний день… Смотрю на облака, похожие на оставленные совой перья. Скоро я буду смотреть на это же небо уже студентом. Все будет другим: другая компания, появятся экзамены и зачеты вместо контрольных, учителя сменяется преподами, мы будем батрачить на автоматы и есть очень мало и редко…
Я сижу на матрасе, который мы нашли у помойки, и раскладываю фотографии с новенького полароида. Подарок бати на последний звонок.
Я то и дело подбегаю к Максиму, толкаю его в бок и показываю снимки. Он хмыкает и комментирует. И я смеюсь еще громче. В конце концов, смех продлит мою глупую жизнь.
Подношу руку к небу. Сквозь пальцы сочится солнечный свет.
– Ты в мед пойдешь?
Максим кивает:
– А ты еще не надумал?
– Нет…
После этого прошла неделя. А потом еще одна. И еще…
И вот я в метро. Здесь, как всегда, дует холодом. Я впрыгиваю в поезд. Тут куча народу. Встаю ближе к двери напротив и берусь за поручень. Надеваю наушники. Вокруг столько разных людей, взгляд прыгает с одного лица на другое. У меня есть странная потребность с детства смотреть на кого-то. Помню, в лагере даже просил у своего соседа разрешения смотреть на него во время обеда. Тот смеялся, но против не был. Только краснел часто.
Действительно, смущает. Я понимаю. Но никак не могу заставить себя закрыть глаза и просто отвязаться уже от людей. Они все такие разные. Я чувствую в такие моменты, что снова на море у мамы, брожу по берегу и ищу самые интересные камни.
Справа напротив сидит парень с венком на голове. Странный венок. С рыжими цветами, похожими на капли. Он что-то читает, но глаза его слипаются, и вот он уже упорно мотает головой, но все-таки засыпает.
Поезд останавливается. И за его спиной огнем вспыхивает мозаичная вставка на колонне. Я машинально тянусь за полароидом. И в голове пульсирует: «Черт, он же дома».
Мы едем до конечной станции. Почти никого уже нет. Я сажусь рядом и всматриваюсь в его бледное скуластое лицо и горбатый нос. Если бы он был скульптурой, я бы, конечно, отнес его к себе домой.
Я отхожу и снимаю его на телефон. Выпрыгиваю из поезда, когда открываются двери.