приманка душу разъедает.
Коль человек себя не любит,
он душу завистью погубит.
Я ненавижу в людях ложь, —
от наглости бросает в дрожь:
ложь лицемерно возвышают
и ею правду убивают.
Я ненавижу беспредел,
чтоб обыватель все терпел,
а власть смиренная молчала
для процветания криминала.
Читая стих…
Оставь за дверью негатив,
входящий в храм поэта, —
его источник – позитив,
средь буден лучик света.
Поверь, читатель, нелегко
слагать стиха творения, —
блуждают рифмы далеко
без чувства вдохновения.
Его капризная душа —
восторженное чудо:
страдая, все же хороша,
когда поэту худо.
Поэт в плену возвышенных идей
парит, поднявшись в небо, —
ему становится видней
та даль, где раньше не был.
Оставь за дверью негатив
и строго не суди поэта,
его восторженный мотив
прими, как лучик света.
Мы старики
Наш уголок – приют покоя,
здесь время коротают старики,
под крышей прячемся от зноя,
израильскому солнцу вопреки.
Наш уголок – последнее жилище,
дано судьбой до памятной строки…
Мы лучшего пристанища не ищем, —
от суетных хлопот, поверьте, далеки.
Проходят дни размеренно и тихо,
усталый пульс едва стучит…
а за окном авто сигналит лихо, —
жизнь молодую в будущее мчит…
Мы старики – фундамент вех,
дорогу молодости дали,
открыли двери в новый век, —
не зря и жили, и «пахали».
День Суда
Раз в году открываются двери, —
к Небесам обращается взор,
в Книгу Жизни просят евреи
не вносить плохой приговор.
Покаяниям грешным дорогу
завершает месяц «Тишри»[2],
отчитаться пред Господом Богом,
помолиться евреи пришли.
Судный день изнуряет и лечит
очищением душ от греха,
зажигая священные свечи,
иудей произносит: «слиха»[3].
Прося прощенье и прощая,
другим желая «хатима това»[4],
еврей пред Богом обещает
творить лишь добрые дела.
На крыльях
Вольный ветер гуляет по морю,
поднимая крутую волну,
ветер радость приносит и горе, —
повезет ли с попутным кому?
Вольный ветер – судьба на
просторе,
а судьбу невозможно менять,
жизнь приносит и радость, и горе,
– не вернуть судьбоносное вспять.
Вольный ветер, на крыльях
свободы
унеси