Так что с рассветом я отправилась к человеку, которого выбрала бы. В пустых казармах было мрачновато. Зяблики и воробьи, редкое зрелище в наши дни, пели в центральном саду, не заслуживавшем этого громкого имени. Скорее это было неровное, каменистое скопление растений и цветов. Под сенью склонившегося кипариса сидел самый могущественный человек в Аланье, раб по имени Като. Вернее, паша Като.
Великолепный титул для раба, но мой лучше, и я тоже не свободна. Паша Като держал в точеных руках целую ветку фиников.
– Султанша, – привстал он при моем появлении, затем небрежно сел обратно на ствол дерева.
У него была угольно-черная кожа химьяра и акцент, который я находила мелодичным.
– Уйдите, – сказала я сопровождавшим меня гулямам, не собираясь пока говорить.
Конечно, Като величайший из гулямов, а значит, оставить меня с ним безопасно. Но моя охрана была верна Кярсу, а не Като. Тем не менее они оставили нас наедине, встав у арочного входа, вне пределов слышимости, но в пределах видимости.
Като поднял голову и ухмыльнулся. К зубам прилипли кусочки финика.
– Меня ты тоже отхлещешь своим жестким язычком?
– Сидишь тут, дуешься, – неодобрительно покачала я головой. – Это отвратительно. Возьми себя в руки. Враг у ворот. Может, это к лучшему, что Кярс не взял тебя с собой.
Он показал мне язык.
– Вот такой порки мне и не хватало, чтобы почувствовать себя лучше.
Мне хотелось взять камень и расколоть его лысую башку. Но он был единственным человеком, без которого мой план не сработает, и мне пришлось снести грубость.
– Ты просто жалок. Тамаз заметит твое отсутствие. Ты потеряешь свой пост.
– Уже потерял. Мои солдаты отправились на запад сражаться с неверными без меня. А я только что получил эту должность после смерти моего дорогого друга. Видишь ли, Баркам и его мерзкий сынок Хадрит, а также с десяток визирей, которых я могу назвать поименно, ненавидят меня, и все потому, что я отказался выполнять их приказы. Баркам или, возможно, Хадрит, если я и вправду так слаб, как мне кажется, скоро убьет меня или отправит умирать на какой-нибудь рудник.
Он говорил не как самый могущественный человек Аланьи. Поскольку им не был… пока. Мне еще предстояло его возвысить.
– Правда? И стал бы Кичак дуться из-за этого как девчонка?
Теперь он ткнул в меня пальцем, будто хотел пронзить грудь:
– Не изображай, будто ты его знала. Он был героем для всех нас.