Под вечер, как всегда, несмотря на адский холод, нагрянули из города рыбаки, до полночи стучали в закрытые ставни макшеевского дома, хотя привычное для них оконце не горело и Мария прилепила там бумажку с крупными буквами: «Водки нет».
– Стучат… Вот я возьму кочергу да постучу им выйду, – несколько раз говорил Денис Макшеев желчно, расхаживая по комнате в нижней рубахе.
Потом он каждый раз садился к столу, ставил на него локти, зажимал голову и сидел так долго, копя – знала Мария – ненависть к ней. И, накопив, бросал ей через всю комнату, чуть поворачивая заросшее грязным волосом лицо:
– Сука ты! Сучка вонючая… Ты во всем виноватая!
Денис дошел до края, это Мария видела и понимала.
Он последний месяц грыз ее за то, что не смогла она тогда в лесу соблазнить Демидова.
– Подстелилась бы ты под него, он отстал бы от нас, я знаю, знаю… А ты, кобыла, этого не сумела.
Сперва Мария возмущалась на такие слова, обижалась, плакала.
– С-сыть! Распустила сопли! – гремел Макшеев. – Не понимаешь, что ли?! Сумела б полюбовницей его сделаться – он бы не стал меня из реки вытаскивать. А он вытащил, он рассчитал все – живи, мол, и размышляй, какая ты плесень и какой я человек хороший…
– Денис, да что об этом думать! – умоляла она его. – Уедем отсюда! Он теперь за нами не потащится.
– Уедем… Пробовали! Не уехать теперь от этого никуда.
Мария чувствовала, как тупеет что-то у нее в груди, в голове.
Где-то за полночь рыбаки стучать в ставни перестали, угомонились, а Макшеев все ходил и ходил по комнате. Затем полез в чулан, выволок рыболовные свои снасти – удочку-подергушку, черпак, пешню.
Пешню он долго осматривал, трогал острый конец, пробовал зачем-то на вес.
– Никак и ты рыбачить собираешься? – приподняла Мария с кровати растрепанную голову.
– Не провалюсь теперь, не бойся, – ответил он со смешком. – Лед сейчас уже крепкий – грузовик вчерась переезжал на тот берег.
Приготовив снасти, он лег, но не спал, все ворочался, все сопел глухо. Встал поздно, когда уже рассвело.
Молча он позавтракал, выпил полный стакан водки. Посидел, подумал, выпил еще один стакан.
– Чтоб теплее было, – пояснил он вдруг. – Ночью отдало вроде, ишь окна оттаяли. Да не лето все же…
Затем он надел тужурку, баранью шапку, собрал свои снасти и ушел, бросив от порога вчерашнее:
– Да… Не уехать теперь от этого никуда.
Оставшись одна в доме, Мария убрала со стола, оделась, пошла в магазин на работу. И когда убирала со стола, и когда шагала по кочковатой улице, все думала об этих последних словах мужа. Она слышала их не однажды, знала, какое содержание вкладывает в них Денис. Однако на этот раз в голосе мужа было что-то новое, непонятное, пугающее. Голос был, как обычно, с хрипотцой, но в нем не чувствовалось, как всегда, ни злости, ни бессильной ярости. Голос был равнодушный, безразличный к тому смыслу, какой заключали слова, и это настораживало, беспокоило ее все сильнее