Ворует ветер листья в роще,
И дарит их земле сырой.
Во мгле таиться солнцу проще,
Чем лик свой морщить над горой.
Чернеет в холоде ущелья
Скопленье мрачных валунов.
Не приспособлен для веселья
Суровый край моих отцов.
Родимых мест бессменным гимном
Журчит родник с тоской глухой.
И льнёт ко мне очажным дымом
Чеченский хутор Ригахой.
Лихие тучи, хмуря брови,
Из неба тянут сотни жил.
Я будто слышу голос крови
И вздохи дедовских могил.
Я жить не смог бы по-другому,
Когда судьба даёт под дых,
Без этой вечной тяги к дому,
Меня держащей средь живых…
И ещё один яркий пример. Стихотворение «В родном селе, у отчего двора…», написанное поэтом четырёхстопным ямбом, наполнено ностальгией по отчему дому и болью из-за своей непростой судьбы. Такое произведение заставит переживать самого сдержанного читателя, ибо оно насквозь пропитано чувствами одиночества, сострадания и тревоги.
В родном селе, у отчего двора
Давным-давно не тряс я шелковицу,
Не отправлялся на косьбу с утра,
Не видел птиц чеченских вереницу,
Не слышал лай знакомых мне собак,
Не ел в саду соседа абрикосы,
И без меня над высотой Маштак*
Шумят метели и сверкают грòзы.
Отцовский край – кусок моей души,
Отрезанный незримою рукою,
В любой его затерянной глуши
Я вновь мечтаю зазвенеть строкою.
Но не ропщу я вовсе на судьбу,
С рожденья мне дарованную Богом.
Своих фантазий буйных ворожбу
Отныне я держу в режиме строгом.
И не хочу, страдая и скорбя,
В уме листая книгу лихолетья,
Просить у мига льготу для себя
И требовать от вечности бессмертья…
*Маштак – высота в Веденском районе Чечни.
Несмотря на то, что поэт смирился со своей судьбой и воспринимает жизнь на чужбине как божье предписание, всё же мы видим через его стихотворение «В родном селе у отчего двора…», как сильно он тоскует по Отчизне. Но при этом делает вид, как будто им не овладевает ностальгическое настроение, заявляя «но не ропщу я вовсе на судьбу». В том же стихотворении Ильман недвусмысленно подчёркивает: