Боевые операции в Северной Африке и на Западном фронте в Европе. 1940–1944. Эрвин Роммель

мать ждала. Когда наступил полдень, она начала всерьез бояться, что Альдингер арестован. Опасность была более чем реальной, поскольку, кроме моей матери и меня, он был единственным свидетелем, знавшим истинную причину смерти моего отца. Часа в три калитка нашего сада открылись. Вошел Альдингер. Он был один и нес под мышкой объемистый пакет, завернутый в белую бумагу. К счастью, опасения моей матери не оправдались. Офицер штаба Майзеля передал жезл и фуражку отца, которые 14 октября после его смерти увезли два генерала. Эти «трофеи» они доставили в штаб-квартиру фюрера, и, как нам стало известно впоследствии, какое-то время они пролежали в столе Шауба, адъютанта Гитлера. Сразу же после смерти моего отца капитан Альдингер от имени моей матери неоднократно и энергично протестовал против такого неслыханного поведения, и теперь, вопреки всем ожиданиям, его протесты увенчались успехом.

      К этому времени большую часть документов спрятали в разных местах. Они оказались на двух разных фермах на юго-западе Германии, в одном случае были замурованы в подвале, в другом завалены в подвале кучей пустых ящиков. Небольшой ящик, в котором хранились заметки моего отца о битве за Нормандию, наш друг закопал между стенами руин разбомбленного Штутгарта в части города, настолько разрушенной многочисленными воздушными налетами, что ее вряд ли могли счесть стоящей целью. Дневники отца за 1943–1944 годы отдали на хранение в госпиталь, а другие материалы отправили моей тете в Штутгарт. В доме в Херрлингене мать хранила черновики заметок отца, которые составили первоначальную рукопись об Африке, отснятые отцом во время французской кампании 1940 года пленки и его личные письма.

      Как ни странно, мать настолько боялась, что нацистские власти могут завладеть бумагами, что даже не думала, что такой же интерес могут проявить уже приближавшиеся союзники.

      Во второй половине апреля 1945 года бомбардировки стали непрерывными. Час за часом американские фугасные бомбы падали на Ульм, горевший днем и ночью во многих местах. С запада и с севера слышались звуки артиллерийской канонады, и день ото дня она становилась все более грозной. Остатки немецкой армии, безоружные, отступали через долину, на которой лежит Херрлинген, кто на телегах, кто пешком, все в постоянном страхе перед налетом американских истребителей-бомбардировщиков. Мобилизовали местный фольксштурм, набранный из четырнадцатилетних юношей и шестидесятилетних стариков. Повсюду расклеили плакаты с надписью: «Кто не защитит Ульм от врага, тот свинья».

      Однажды, должно быть, это было 20 апреля, моя мать, выглянув в окно, увидела, что к Ульму приближаются американские танки. Только когда на следующий день солдаты союзников подожгли часть соседней деревни, ошибочно предположив, что та занята немецкими партизанами, и длинные колонны беженцев из этой деревни хлынули через Херрлинген, моя мать забеспокоилась о документах, которые все еще находились в доме. Она подготовила письма, заметки и пленки, чтобы в любой момент взять их с собой. Часть из них она уложила в старый сундук,