– Вы знаете обо мне так много, что мне самому о себе говорить не приходится.
– Но я все-таки прошу вас сказать... – начал было снова арап.
Кирш не дал договорить ему. Он наклонился и, как научил Трамвиль на случай расспросов со стороны Мустафы, шепнул ему на ухо:
– Он жив в сыне!
Кирш не знал значения и тайного смысла этих слов, хотя по тем книгам, которые он читал, смутно догадывался.
На Мустафу они произвели немедленное и словно неотразимое действие. Он вдруг оборвал свою речь, смолк, поклонился и приложил руку ко лбу.
– Будьте добры, – тихо произнес он, став вдвое почтительнее, – повремените здесь, пока я вернусь. Лучше всего заприте дверь на ключ, чтобы не вошел кто-нибудь и не увидел вас здесь одного. Я постучу треугольным ударом.
Он поклонился еще раз и вышел из комнаты.
ГЛАВА VII
Мустафа вышел, Кирш остался один и запер за ним дверь на ключ, потому что так действительно было спокойнее.
Его охватило то странное рассеянное чувство, которое испытывает обыкновенно человек, предоставленный самому себе в незнакомой и чуждой ему обстановке. Барон не мог сосредоточиться настолько, чтобы привести в порядок свои мысли и разобраться в испытываемых со вчерашнего дня новых впечатлениях, не мог привести в своем уме в порядок последовательность фактов и распознать взаимное их отношение. Как будто все происходило без всякой связи, вдруг выскакивая, словно ракеты в фейерверке.
Очутись он один у себя дома, он спокойно отличил бы важное от неважного, но тут, запершись в комнате, где он был в первый раз, он должен был чувствовать, что приключение, в которое он попал, не отошло еще в прошлое, и потому еще рано делать по поводу него какие-нибудь выводы. Что будет дальше – Кирш не знал, не знал даже, что это за треугольный удар, которым обещал постучать Мустафа, когда вернется.
Кругом стояла полная тишина. Кирш на цыпочках приблизился к окну: оно выходило на Неву. Кирш сел на подоконник и стал смотреть на широкую, темную реку. Кое-где видневшиеся лодочки начавших свою работу перевозчиков казались совсем маленькими, точно игрушечные.
«То, что он знает, как меня зовут, – думал Кирш про Мустафу, – хотя и удивительно, но все-таки поддается объяснению. Он просто мог где-нибудь меня встретить и спросить у кого-нибудь, кто знает меня, как моя фамилия. Но книги! Книги! Откуда ему известно про них?»
По коридору раздались шаги, кто-то быстро прошел мимо; через некоторое время вновь раздались шаги, затихли у двери, и дверная ручка шевельнулась; кто-то хотел войти, но, поняв, что дверь заперта, прошел дальше, и снова наступила тишина.
По набережной прошли два мужика, сняв перед дворцом шапки. Показался ялик, державшийся ближе к берегу и плывший вниз по течению. Двое ражих лодочников крепко налегали на весла, а на корме сидела фигура, сразу показавшаяся Киршу знакомой.
«Батюшки, да это – Варгин! – узнал его Кирш. – Он, значит, с самой Фонтанки к яхте на ялике плывет. Дельно!»
В комнате было душно,