– Хороший доктор ночью не спит, а бдит! Хороший доктор спит днем, на операции! – он громко смеется.
Я понимаю, что он шутит, но мне все равно жутковато, уж больно он большой. И что он будет со мной делать?
– Так, кто тут у нас? Доброй ночи, красавица. Как звать?
– Ее зовут Василиса…
– Она что, немая у тебя?
Я вижу, что Корсаков слегка шокирован. Не привык, что с ним так разговаривают, но, видимо, этому Товию Сергеевичу можно.
– Хм… нет, Товий, она не немая.
– А почему ты за нее говоришь, Саш, а? Непорядок. Я с дамой разговариваю, а он лезет. Ну, красавица? Как зовут?
Чувствую, что челюсти сводит. Но отвечать надо, я ведь правда не немая!
– Василиса… Викторовна…
– Ах, ты еще и Викторовна! Интересно! А лет тебе сколько? Совершеннолетняя?
Я краснею как рак. Да, я иногда выгляжу моложе своих лет. Поэтому все время стараюсь одеться как-то… повзрослее, что ли. Никаких кроссовок и кед, только туфли. Никаких джинсов и маек, только платья и юбки…
– Да. Совершеннолетняя. Давно. Мне двадцать четыре года, между прочим.
– Ах, двадцать четыре! «Промежду прочим»… Прекрасно! Молодец, Александр Николаевич. Двадцать четыре. Это хорошо.
– Что – хорошо? – я не очень понимаю, к чему клонит этот странный доктор, смотрю на Корсакова, а он… он что, смущается?
Интересно. Надо это как-то… зафиксировать в памяти.
Александр Николаевич Корсаков смущается! Это, наверное, к дождю!
– Ладненько, и что же с тобой случилось, а? Василиса Викторовна?
– Я… меня…
Теперь уже смущаюсь я. Сильно. И рассказывать всю историю при бывшем боссе мне совсем не хочется.
Потому что начать придется, наверное, с того, что случилось дома. Иначе как я объясню, что делала на улице одна? Поздним вечером?
– Так, дело ясное, что дело темное. Что ж… Александр Николаевич, дорогой мой, тут понимаешь, какое дело…
– Какое? – Корсар хмурится, ну это его обычное состояние.
– Такое дело. Девушку надо осмотреть, а для того, чтобы ее осмотреть, – доктор смотрит на меня, – чтобы ее осмотреть, ее надо раздеть!
Так он говорит, а сам подходит к Корсакову, приобнимает его за плечи – гигант, он его выше! – и ведет к двери.
– А раздевать девушек при посторонних, Александр Николаевич, – именно, при посторонних, – нельзя. Так что в смотровой остаются только медики! Это значит, что вас, Штирлиц, я попрошу!
Корсар ухмыляется.
– В кино он просил Штирлица остаться!
– А я прошу тебя выйти со мной, Саш. Сейчас придет другой доктор, женский, и поможет твоей… совершеннолетней, ясно? А мы с тобой пока лекарство примем, то самое, которое ты мне в прошлом году из Франции привез. Как там его – арманьяк?
Корсаков кивает, у самой двери поворачивается ко мне.
– Василиса,