– Зачем?
– Калачика занесу. Я ему симпатизирую. Короче, признавайся, иначе слушать перестану.
И пришлось заверить, что нет, не Зубков убийца.
Хотя…
…Увидев знакомую фигуру, Крячко немедленно съязвил:
– Укрепляем связи с отдельно взятым населением? Или просто так зашел, по пути? – До Мокши, окормляемой Сергеем, было четыре остановки на электричке.
– Как она, Сережа? – спросил Лев Иванович.
– Жива, – пробурчал покрасневший участковый, – пока достаточно. Быстро удалось в больницу доставить. Правого глаза нет, лицо посечено, ранения груди и рук. Но руки удалось спасти.
– Ты у нее выяснял что-нибудь? Или сама поведала?
Зубков открыл было рот, но сдержался, ответил безукоризненно корректно:
– Я, Станислав Васильевич, господин полковник, навестил частным порядком пострадавшую женщину, старую знакомую.
– Ты-то почему?
– Потому что больше некому. Она сирота, родителям Дениса не до того, да они ее и так не особо жаловали. Теперь отмывают квартиру, вставляют стекла, сказками внучку утешают. Удовлетворяет мое объяснение?
– Сергей, не заводись, нехорошо, – заметил Гуров, – не забывай: это ты частным порядком, а мы по службе.
– Прошу прощения. Я ни о чем не спрашивал. Честь имею. – Щелкнув каблуками, Зубков развернулся и ушел.
– Мало того что темнила, еще и нахал, – заметил Станислав.
– Он не виноват, он таким родился, – объяснил Гуров, знакомый с обсуждаемым субъектом более тесно.
Поднялись на этаж, обратились к дежурной по отделению, та, проявив бдительность, все-таки позвала врача, а тот попросил-таки удостоверения. И, придирчиво изучив их, заметил, что при состоянии больной Романовой частые визиты товарищей из органов не особо желательны. Хотя опасности для жизни нет, и все-таки вот только-только ушел товарищ.
Крячко немедленно поправил:
– Тот, который ушел только что, визит наносил не от органов, а от себя лично. Так что элемента частоты как раз никакого нет. Раз смогла принять его, цветочки-апельсины, сдюжит и нас.
– Хорошо, но…
– Мы ненадолго, – пообещал Гуров, но честно поправился: – Постараемся ненадолго.
Пострадавшую перевели уже в обычную палату, рассчитанную на шесть мест, но поскольку соседей не было, то получилось одноместное, комфортное размещение. Нина Романова, забинтованная до состояния мумии, занимала койку у окна. На прикроватной тумбочке, заботливо застланной чистой салфеткой, стоял стаканчик с цветком, бутылка воды, лежали на тарелке фрукты.
Не одинокая, брошенная женщина. Однако все-таки Романова производила такое тягостное впечатление, что даже железобетонный Крячко смягчился, спросил в меру участливо:
– Доброго дня, Нина, как вы чувствуете себя?
На свет божий смотрел лишь один – как уже было известно, единственный