И Марк вошёл в это пространство.
Он сморщился от боли – нет, не физической – от эмоционального шока.
Память начала рассыпаться на мелкие неорганизованные детали.
Перед ним проносились какие-то видения: ажурные чулки, толстые молодые задницы, застолья с изобилием еды и завистливыми рожами. Роскошные автомобили с гордыми как павлины их владельцами; люди, утром спешащие на работу, не всегда понятно для чего выполняемую; страстные, красные от возбуждения деловые лица, вцепившиеся в мобильные телефоны; ресторанные столики, а за ними осоловелые физиономии, восхищенные собственным бытием. Какие-то ссоры, скандалы, кукольно-красивые женские ноги и больная сексуальная страсть с поллюциями, переходящими в ненависть. И почему-то бесконечное множество черных мужских костюмов, и постоянные собрания. И среди всего этого – страсть к творчеству, преследовавшая его всю жизнь, как наркомана.
«Опять! Это, наверное, все-таки расшатанные нервы», – подумал Марк и оглянулся.
Вокруг не было ни души. Только ласковый ветер деликатными порывами гладил его лоб и волосы. Он подставил своё лицо его ласкам, свежие, тёплые струйки гладили лоб, как ладони матери, в том далеком мире, когда он только появился на свет.
Когда он родился, ещё был жив великий садист – Иосиф Сталин. И уже несколько лет, как закончилась война с другим извергом – Адольфом Гитлером. Кстати, отца Марка тоже звали Иосифом.
А к слову сказать, и имя многоуважаемого отчима нашего Иисуса Христа тоже было Иосиф. И оба они были иудеями.
Но Марк стеснялся своего еврейского происхождения в том далеком мире, где когда-то жил. Вероятно, его там за это «стесняли».
Но здесь, теперь, ему всё это было даже интересно, он самодовольно и ехидно улыбнулся при мысли, что так близок к истине.
Впрочем, еврей он только наполовину. Мать была православной, она познакомилась с его отцом, когда тот, ещё совсем юный, вернулся с фронта, после победы над Германией.
Это был период романтичных послевоенных лет, когда весь народ искренне верил в непобедимость коммунизма и его вождей. Когда все вокруг, сам воздух, был напоен прекрасным танго. Когда молодые, полные светлых надежд и мечтаний, влюблялись, ходили на концерты, создавали семьи, боролись за правду, жертвовали своей молодостью ради чего-то важного и верили.
Страна «оживала и бурлила весенним цветением». Впрочем, народ понимал, что это только лозунги, но при этом был уверен, что, «во всяком случае, именно так должно и быть».
Может, оно так и было: и цветы, и танго, и любовь; но весь этот весенний сад разрастался только сверху – как в последний раз прорезывающийся волосяной покров на уже тлеющем трупе. Запах и смрад ощущали все, но не хотели верить, что чья-то любовь разбилась о барьер всеобщей нищеты, чья-то вера сломалась в лапах садистов-коммунистов, а кто-то вообще не вернулся с фронта. Еще где-то – загубленная судьба, или арест, или расстрел. Ошеломляющие аплодисменты идущей мессии коммунизма и ликование всех народов страны не помогали. И «волосяной покров» официального счастья поредел и выпал.
Страна рухнула! Встала на колени! А потом с болью и стыдом начала строить новое – должно быть, человеческое общество.
Но всё это – ещё будет!
А в то послевоенное время его юные родители решали вопрос – быть Марку или не быть. Несмотря на высшее образование, материально они нуждались, впрочем, как и весь могучий и великий советский народ. И решение выпало «не быть», то есть травить его хинином. Но ни они, ни Гамлет не могут управлять этим. Свыше распорядились иначе. И его душа вселилась в то тело, которое они потом с такой любовью лелеяли и берегли.
А вот он уже двухлетним ребёнком носится по школьному двору маленького провинциального городка, где они тогда жили.
Была осень, он собирал золотые и красные листья клёнов, которые в изобилии росли в том дворе. Но за это только что проснувшееся чувство прекрасного пришлось рассчитаться тут же, на месте. Огромная немецкая овчарка одиноко и без присмотра бродила неподалеку и с недовольной физиономией поглядывала в его сторону. Будучи увлечённым своим творчеством, он не обратил на неё никакого внимания. Когда он нагнулся за очередным листиком, раздались рычание и лай. То ли дождливая погода испортила ей настроение, то ли не понравилось, что Марк бестактно повернулся своей пухлой задницей в её сторону. Ведь она была высокого происхождения. Овчарка с рёвом бросилась на него, повалила и, прокусив ягодицы, стала подбираться к горлу. Марк молча лежал на мокрой земле, отдавшись Богу и ей. Но почувствовав острую боль, он закричал. Хозяин выбежал, не сразу поняв, что происходит, поскольку её тело, в два раза больше Марка, покрывало его полностью. Хозяин оттащил собаку, и Марк, таким образом, отделался легким испугом.
«В чем я провинился тогда перед ней? – задумался он. – Может быть, увлёкся,