– Ах, бедолага неприкаянный,… ну и выпало же на его долю всякого,… надо бы ему помочь,… отмыть, приодеть,… совсем ведь поизносился. Сапоги купить, рубаху новую, да и сюртук не помешает,… полно в лохмотьях-то ходить. Ох не пожалею денег, одену касатика,… а на что же мне их ещё-то беречь, коли такой человек в нищете прозябает… – пока топила печку, всё рассуждала Матрёна. Ну а как истопила, так и за дело взялась. Едва Алёшенька проснулся она его уже и в баньку завёт.
– Идикась милок попарься, помойся,… а потом мы тебя приоденем, прихорошим,… только ты уж скажи мне, как звать-то тебя величать? – провожая его в баньку, спросила она.
– Да очень просто,… Алёшенькой кличут,… уж так меня отец с матерью назвали,… да только нет их больше на белом свете,… унесла их болезнь лихоманка проклятая. Вот и остался я один одинёшенек, никому ненужный… – снова давя на жалость, грубо слукавил он, хотя на самом деле его родители были живы и здоровы.
– Ах ты, касатик, ах бедняга,… ну ничего, ныне я о тебе позабочусь,… не пропадёшь ты теперь, Алёшенька… – совсем уже расчувствовавшись от такого откровения и его милого имени, прослезясь заахала Матрёна. И это стало последней каплей в её решении оставить его у себя навсегда. Уж так он её разжалобил. Ну а после баньки, понакинув на Алёшеньку кой-какую старенькую одежонку, повела она его по дорогим сюртучным лавчонкам да магазинчикам.
Все лавки обошли, ни одной не забыли, и те, что рядом стояли, и те, что на ярмарке были, и те, что на главной улице располагались. Всего понакупили, и яловые сапоги взяли, и новый сюртук подобрали, и даже рубаху атласную со штанами галифе в полоску красную. Приоделся Алёшенька, идёт по улице, на себя вчерашнего совсем непохож, от сутулого уродца-оборванца не осталось и следа. Шагает гордо, грудь расправил, рубаху на показ выставил, нос задрал, а за ним Матрена, словно служанка, семенит, и пакеты с покупками тащит. Вернулись они домой, а Алёшенька сапоги снял, и тут же в гостиной на диване растянулся.
– Ох, и устал же я Кузьминична,… замучила ты меня,… затаскала по всяким лавкам. Покой мне теперь нужен,… не привык я к таким переходам… – бессовестно заявляет он ей, и уже глазки прикрыл, подремать собрался.
– Ах, Алёшенька, касатик,… да прости ты меня,… не учла я этого,… ты уж не серчай, лежи, отдыхай,… а я тебе сейчас отобедать приготовлю… – сердобольно отвечает ему Матрёна, да сию же секунду, лишь плед на него накинула, умчалась на кухню. А Алёшенька в плед укутался, усмехнулся, и задремал. А чего же ему хитрецу не дремать-то, ведь всё по его вышло. Его приветили, обогрели, накормили, одежду купили, и теперь ему осталось лишь обобрать легковерную хозяйку и дело с концом. Но только он решил с этим не спешить, а растянуть удовольствие на подольше. Насладиться моментом, так сказать. Ну, когда ещё такая