– Куда попал служить? – спросил Павел Андреевич.
– Не поверишь! – задорно откликнулся Щепилов. – В 103-ю Витебскую. Из Белоруссии уехал, туда и вернулся.
– Десантура, – уважительно произнес полковник и, видимо, припомнив события тех лет, наморщил лоб: – Погоди-ка… Так, Витебскую дивизию почти в полном составе в Афган отправили, как я помню.
– Точно, – подтвердил Щепилов. – Я за речкой* больше года пробыл.
– И как там? – осторожно поинтересовался Букреев, понимая, что тема эта, хоть и позабытая, но для многих болезненная, и с вопросами надо быть аккуратным.
– Да как-то так вышло, что нашу роту грушники под себя забрали. Они за «духовскими» караванами с оружием охотились. Ну там, агентура, разведка, то, сё… А когда все было уже на мази, и только накрыть духов оставалось, нас выписывали. Я трижды на караван ходил, и ничего – цел оставался. На четвертом не повезло: граната за спиной рванула и… Множественные осколочные… Железа из меня вытащили порядочно, а один осколок в бедре до сих пор сидит – хирург сказал, лучше не трогать, сосуд какой-то важный едва не в миллиметре… Полгода в госпитале провалялся. Там же мне «Красную Звезду»
*«За речкой» – на языке военных в 1980-е – служба в Афнганистане. Имеется в виду, чаще всего река Пяндж, которая обозначала границу между Советским Союзом и Афганистаном. Иногда под «речкой» подразумевается и Аму-Дарья.
вручили и комиссовали по ранению, – изложил хронологию событий этой полосы своей жизни гость и замолк в задумчивости.
Букреев попытался отвлечь товарища от бередящих душу мыслей:
– Орденоносец, значит? Молоток! У нас за просто так «Красную Звезду» не получишь! На танцах небось все ярославские девчонки твои были? – как-то излишне бодро неожиданно добавил он.
– Ага, – кисловато усмехнулся Сергей Григорьевич. – Только на костылях не больно-то потанцуешь. Я на и гражданке на них долго еще ковылял… Но ничего, оклемался. Поступил на юридический факультет в ЯрГУ. Закончил. В органы даже не совался, по здоровью – мимо кассы. Попытался устроиться на госслужбу, а там, ты не хуже меня знаешь, что в начале девяностых творилось. В Ярославле ничего для меня не нашлось. В итоге работал где придется. Пару лет промучился, бросил все и уехал в Ленинград. С тех пор там, в адвокатуре.
В душе Букреева шевельнулся червь сомнения. Тридцать четыре года от человека ни слуху ни духу, а тут вдруг, как раз, когда бывший товарищ юности выбивается в немалые