Бальзам на раны сердца проливает.
Иль только над тобой оно бессильно?
Была ты царства мощного царицей
И матерью цветущего младенца;
Он был случайно у тебя похищен;
Ты скрылася в стенах монастыря,
Здесь, на пределе всякой жизни… Что ж!
Шестнадцать лет с поры той миновало,
Шестнадцать раз юнел господний мир
И изменялся – ты не изменилась:
Ты холодна, как памятник надгробный,
Обсаженный цветами юной жизни!
Похожа ты на неподвижный облик,
Изваянный художником из камня
И навсегда одним запечатленный.
Марфа.
Да, годы всю меня окаменили
На память о судьбе моей ужасной!
Я не могу ни сдвинуться с былого,
Ни позабыть того, что было прежде.
То сердце слабо, ежели уж время
Ему способно раны заживить
И заменить, что век незаменимо.
Моей печали подкупить нельзя:
Как свод небесный путника повсюду
Сопровождает, так и скорбь меня.
Она меня объяла, словно море,
И не иссякнет никогда от слез.
Ольга.
А! Посмотри: вон там столпились сестры
Вокруг мальчишки-рыбака. Он вести
Принес нам из далекой стороны,
Где есть жилье и люди. Посмотри же —
Теперь отлив, и улицы свободны.
Ужель тебя не тянет любопытство?
Мы все здесь словно умерли для света,
Но слушаем о нем еще охотно.
Пойдем на берег: там с тобой мы можем
Прибоем волн спокойно любоваться.
Монахини подходят с мальчиком-рыбаком.
Ксения и Елена.
Скажи, скажи, что нового?
Алексия.
Что в мире?
Рыбак.
Дозвольте, сестры, дух перевести.
Ксения.
Война иль мир?
Алексия.
Кто властвует над миром?
Рыбак.
Пришел корабль в Архангельск ото льдов,
От полюса, где мир весь замерзает.
Ольга.
А как зашел он в Ледяное море?
Рыбак.
То английский купеческий корабль.
К Архангельску он первый раз заходит.
Алексия.
Ой! Люди где не будут из наживы!
Ксения.
Теперь от мира никуда не скрыться.
Рыбак.
Да это новость малая, а вот что:
Молва другая по свету прошла…
Алексия.
Что? Что?
Ольга.
Скажи, пожалуйста, скорее.
Рыбак.
На свете появились чудеса:
И мертвецы, встают и оживают.
Ольга.
Как так?
Рыбак.
А вот как: Дмитрий-то царевич
(Тужили лет шестнадцать, говорят,
По нем по мертвом) – он теперь воскрес
И в Польше