– И нечего было вообще затевать этот балаган! – рявкнул Бернштейн. – Я предупреждал, что дело стрёмное, уголовщина, лучше не связываться! Так нет! Фамильный перстень, видишь ли! Вынь да положь! А теперь опомнился, спохватился!
– Ты обещал, что все будет хорошо!
– Я ничего не обещал. – Бернштейн сдерживался, но терпение его, если честно, лопнуло. Лопалось прямо сейчас. Как спелый арбуз под колесом самосвала. – Ты просил найти человека, который это сделает – я нашел… К черту! Лучше бы не искал, лучше бы сразу послал тебя подальше с твоими княжескими заскоками! С твоим чертовым перстнем! Жил бы себе спокойно, а не оборачивался на каждый шорох!
– Так ты еще недоволен? – Юздовский вытаращил глаза. – Развел меня на десять тысяч и плачешься?
– Твои десять тысяч – тьфу и растереть. Ты лишился денег, а я могу лишиться жизни. Чувствуешь разницу?
– При чем тут твоя жизнь, Александр Исаакович?
– При том. Мой человек подписал какого-то умельца из Ростова, у них возникли непонятки, потом моего человека арестовали. А буквально на днях я узнал, что его убили на зоне. И все началось с твоего перстня! Дошло теперь? Пошевели своими роскошными напудренными мозгами, Феликс Георгиевич, прикинь, какие выводы и какие действия последуют со стороны его дружков на воле!
Юздовский смотрел на него, явно не понимая.
– Какие действия?
– Такие! Разделают как кабана, и все на этом!
Бернштейн посмотрел в сторону торговых рядов и вдруг заметил знакомую сутулую фигуру. Шура Памфлет терся рядом с седобородым.
– В-вашу мать! – не выдержал Александр Исаакович, срываясь с места и бросаясь обратно через железнодорожные пути. – Складень! Мой складень! Ох!.. Черт бы вас побрал, Феликсушка, с вашими…
Он бежал, он скакал по снегу, как северный олень, он летел, как полярная сова. Но было поздно. Когда Бернштейн остановился перед торговым местом седобородого, Памфлет уже скрылся в толпе, а складня на месте не было.
– Где… он?
– Кто? – спросил продавец.
– Складень… Святой Власий…
– Чего-о? Какой еще святой?
– Он там лежал, за подсвечниками!
– А, это… – Седобородый зябко похлопал нога об ногу, подышал в ладони. – Медная пряжка это, а не… как ты там ее обозвал… Кладень? Да за пять рублей отдал, все равно обломок, я им чеканку подпирал, чтоб не падала. Пряжка это, гражданин! Понавыдумывают тоже.
Он снисходительно, с какой-то даже жалостью посмотрел на Бернштейна, на его старое демисезонное пальтишко и кроличью шапку.
– Так вы за визитницей вернулись? Вещь знатная, спору нет! Пять рубликов с ценника скину, так и быть! Берете?
Есть у коллекционеров еще одна градация различия. Не «горизонталь», не «вертикаль», а некое третье измерение. Дело в том, что все более-менее известные в городе коллекционеры находятся под «опекой» у органов