– Феодосию? – ахнул я.
– Ну… И ее тоже. Вы лучшие люди города, не зря артеки кончали, – развел он руками. – Я вот думаю: что-то в нашем городе пошло не так. Мы стали забывать, что по-настоящему…
– Ну хватит, – цыкнула на него мама.
– Эти, из Башни, не должны диктовать нам…
За спиной у папы поднялся шум: соседи подключились к обсуждению, перешептывались между собой.
– Хватит же! – гаркнула мама. И тогда папа махнул рукой.
– Ладно, – сказал он. – Сдаюсь. Лучший так лучший. Прощаться не стану. – И он ушел в дом. Скоро из-за стен послышался треск, шум, стук: папа как ни в чем не бывало продолжал ремонт – еще одно бесконечное увлечение севастопольцев. Соседи начали расходиться. Я стоял и не знал, что сказать. Эйфория прошла, наступило замешательство.
– А они… ну, друзья мои, знают?
– Я думаю, они уже все в сборе, – сказала мама. – Понимаю, ты привык не торопиться. Вот только это, кажется, совсем не тот случай.
– Да я немедленно пойду! – воскликнул я. – Нет, это фантастика! Ну надо же.
– Вас ждут возле маяка, – прошептала мама, доставая платок. – Туда подойдет лодка.
– Я побежал за машиной!
Только возле самой калитки я, дурья башка, сообразил: мама. В этом одном слове, собственно, было все. И то, что было, и то, что будет. И то, что всегда есть.
Но только в тот миг я мог протянуть руки и дотронуться до нее. И миг этот таял, дробился, ложился, как пыль, на полку воспоминаний. А я еще находился в нем.
– Мама, – я сказал все, что думал.
Она расплакалась, и я не хотел этого. Не хотел, чтобы это легло на полку. Не много ли я не хотел?
– Мы теперь будем смотреть в небо, – только и выдавила она из себя. – Дольше. Гораздо дольше обычного.
Мне было нечего ответить, и я ждал, пока она выговорится. Но мама, видимо, тоже не хотела много говорить.
– Мы будем скучать. И папа будет. Это он так… Да знаешь, весь Севастополь будет скучать по тебе!
Помню, заметил, как быстро высохли глаза матери; а ведь она так и не поднесла к лицу платок. Я удивленно вскинул брови, поняв, о чем были ее последние слова, и, будто выпуская из себя весь воздух, как из того мяча, что мне больше не пригодится, выдохнул:
– А разве Башня – это не Севастополь?
Прибытие
Она дважды энергично хлопнула в ладоши и широко раскрыла рот, готовясь продолжить поставленную речь.
– Видите ли, ребята, в чем дело. Вы все приглашены в это место, которое называли Башней. Я бы сказала, что вам оказана высокая честь, на вас возложены большие надежды. Но обойдусь без пафоса.
Мы находились в дивном зале с небольшой квадратной площадкой пола, в который были вмонтированы пять кресел в ряд и стойка с микрофоном напротив, и высоченными стенами, уходящими настолько высоко, что страшно было смотреть на них снизу: кружилась голова. Стены