Мама посмотрела затравлено.
– Записали… В блокнот… Нашли. Знают, все знают!
– Мам, ты успокойся, они полчаса, наверное, посидели и ушли…
Не дослушав, не раздеваясь, прямо в ботах, мамка бросилась в ванную, закрыла за собой глухую дверь, и Лушка услышала какой-то шорох, как будто она там что-то лихорадочно искала.
Когда вышла, руки у нее тряслись, она шептала:
– Видели, все видели…
– Мам, да что случилось?
– О чем они спрашивали?
– Как живем, спрашивали, проверяете ли с отцом мою домашку, дневник. Сказала, проверяете.
– Расспрашивали… домашку… Лушенька, дорогая, несмышленыш мой… не учителя это были.
– А кто? Мам, да ты очнись! Ты же знаешь Лидь Васильну, на родительском собрании видела, это классная наша. Они в конце четверти у всех по домам ходят, проверяют жилищные условия. И к Катьке из второго подъезда приходили на прошлой неделе.
Про Катьку она наврала, чтобы успокоить мать.
– С обыском приходили… Предупреждение. Что знают обо всем. Значит, в любой момент…
– Мам, что у нас брать-то?
– Не учительница это. Предупреждают… Недолго осталось…
Мать притянула похолодевшую Лушку к себе, усадила на скрипнувший и накренившийся диван, крепко, до боли, обеими руками прижала к себе. Горькие слезы так и бежали по ее лицу.
– Мам, ты что? Точно Лидь Васильна была. И портфель ее. Я этот портфель у нее сто лет знаю. Плакать-то не о чем. Ничего же не случилось. Они ко всем ходят. К Катьке вон…
Мать словно не слышала.
– Но ты не бойся. Тебя я не отдам. Уговорю. Умолю, на колени стану…
– Мам, какие колени, да кому мы нужны! Успокойся. Праздники скоро, парад. Можно мне два рубля на шары?
На самом деле Лушка хотела закатиться в магазин канцтоваров и художественных принадлежностей, любимейшее место в городе и подкупить рисовального угля.
Лушка тихонько высвободилась, включила в вечно темном коридоре свет и стала собирать раскатившиеся консервные банки.
– О, и шпроты, мои любимые!
Мать не отвечала, а, зажав виски пальцами, раскачивалась, сидя на диване, словно стряслась беда.
Собрав банки с пола, Лушка раскладывала их по полкам в кухне, когда услышала шаги матери в прихожей и как хлопнула за ней входная дверь.
…До прихода отца Лушка успела вернувшуюся мать раздеть, разуть, уложить на диван, укрыть. Не впервой.
После этого злосчастного визита Лидь Васильны у матери началось самое сильное это, такого сильного еще не бывало. Все с кем-то шепталась, уговаривала, оправдывалась. А в квартире – никого.
Отец сначала ругался, спал на раскладушке, под окном. А дня через три пришел как-то домой после работы (мать вернулась откуда-то раньше него и лежала на диване лицом к стене) и сказал в отчаянии, решительно:
– Лушка, прости меня, родная, не могу я так больше. Не могу. Перекантуюсь в заводской общаге пока. Нет сил.
Лушка пожала плечами.
И