2017–2018
«стоят на горке две доски…»
посвящается Хню
стоят на горке две доски
а третья поперек
ворота слов не широки
зато проем высок
заходишь в них и видишь всё
как будто в первый раз
глядишь себе на то на сё
и не отводишь глаз
ты был дурак а стал дурак
но это не беда
зато теперь вкусней табак
теперь мокрей вода
садился раньше на горе
ошорохорошо
теперь сидишь как бы горе́
ошорохорошо
кругом тебя трава звучит
как поцелуй крепка
и хер-поймешь многоочит
бодает облака
растут воздушные столбы
до темени небес
и мальвы подставляют лбы
идущему сквозь лес
и как ты что ни назовешь
оно теперь твое
и ты ничто как назовешь
на вдохе ё-моё
и вот бежит оно к тебе
как ты бежишь к коню
а на коне сидит себе
и лапкой машет хню
и ты выходит из ворот
бежит к ее ногам
с коня снимает и ведет
в пустой и дикий храм[2]
«– Мужик, те чо?..»
– Мужик, те чо?
– Силы и славы.
– Это те чо?
Это те сельпо.
Водка во вторник.
– Баба, те чо?
– Радости, жизни.
– Ты чо, село!
Здесь те не того.
Хлеб в понедельник.
– Пацан, те чо?
– Праведной смерти.
– Те чо, говно,
жить не все равно?
Кино в субботу.
– Дедка, те чо?
– Божьего гнева.
– Спятил с ума?
Бога же нема.
Махорка в среду.
– Бабка, те чо?
– Тебя, сыночек.
– Меня здесь нет.
Приходи в обед —
отруби будут.
«Прекрасные ветки и медленный снег…»
Прекрасные ветки и медленный снег.
Попробуй сдержать это слово. В начале
все будет легко, но потом человек
уже состоит из говна и печали.
Послушай же холод под сводом ребра:
там вертится черный бесенок оф-бита.
И сделай лицо, будто это игра
и – что там?.. – ну, будто бы почка отбита…
И песня все та же, а в ней сатана
дрочит на холеные целые ноты;
и тихо ее напевает страна,
несущая бремя любви и заботы.
Несущая время и вымя – тебе;
бери, не смущайся, выпячивай губы…
Искусство играть на слюнявой губе
важней, чем наука выплевывать зубы.
А как же серчающий, искренний шаг
и светлая девочка рядом – свобода?
Достаточно